Как нами управляют.

1. Отвлечение. информация о грядущем гриппе, или повышении цен.
2. Искусственно создать проблему, сделать вид, что нет решения кроме.
3. Непопулярные решения вводят постепенно и при этом задолго начинают о них говорить.
4. Принять непопулярное решение с отдаленном будущем, с такого-то года.
5. Сюсюкание с народом, как с детьми.
6. Использование эмоционального аспекта для блокирования рационального.
7. Держать людей в невежестве и посредственности.
8. Предлагать моду на серость и посредственность.
9. Усиливать чувство вины.
10. Демонстрировать свои знания перед темной массой.

Куда я, по-твоему, должен идти.

Сурков приходит к Путину:
- Знаешь, я тут подумал, может тебе не идти на выборы.
- А куда я, по-твоему, должен идти?
- Я не об этом, давай с тобой тандем организуем.
- За тебя вообще голосовать никто не пойдет.
- Я хочу Прохорова добить.
- Опоздали мы с тобой, Прохоров "Власть" уже купил.

Предмитинговое.

Они сюда приходят не от скуки,
Не просто, чтобы выйти подышать,
А родниками бьют из закоулков,
Стекаясь на объявленный пожар,

Им молодость так озаряет лица,
Они светлы, как в первый день весны,
Чтобы однажды в чем-то усомниться,
Но постараться, чтобы не остыть.

Они честны доверчивостью юной,
Уверенные, кто-то их поймет,
Как понимают плачущие струны,
Закрытые в торжественный аккорд.

На идеалах выросшие принцы,
Из детских фантастических корон,
Рекой пришли величественной влиться
В сообщество с названием народ

Тролль из табакерки.

Вот как так получилось, что будущее оказалось не впереди, а позади, в частности за НАМИ, за Медведевым и Путиным, и к нам оно как бы никаким боком так и не повернулось.
Еще говорят, с меня причитается, банкет за мной. Понятно, что это даже не синонимия стилистическая, а бессмыслица, вполне лексическая. Взяли и сказали, не подумав, пусть мол головы ломают, а мы пока поживем.
То, что все мы мыслим исторически, сей факт никто не замалчивает, но и не отождествляет. Сидел-сидел россиянин за высокой берлинской стеной, смотрел картинки о загнивающей буржуазии, и даже читал Шпенглера о закате Европы. И тут вдруг раз, и ворота открылись, и на тебе, цивилизация во всей красе. А мы глазенками луп-луп озираемся, красоты рассматриваем, и со своей цивилизацией сравниваем, и понимаем, что никакого сравнения нет. Для того, чтобы так жить, нам не то чтобы время нужно, а все те перипетии надо пройти, какие на долю Запада выпали, а иначе у нас такого не будет. Нельзя в одну и туже воду войти дважды.
И тут вдруг два "футуролога" выскакивают, как тролль из табакерки, и говорят, что они знают, какое у нас, у всех людей будущее. Этот Шпенглер, он про цивилизацию толковал, а у нас почему-то все с заду на перед получается, сначала гибель, а потом цивилизация. Сначала коммунизм, а потом капитализм, перескакиваем мы целые исторические отрезки развития, скакнем одной умной головой вперед, потом всем народом дожидаемся, подтягиваемся. А тут сразу две головы, и никакой философии. Знать бы, какие они книжки читают, чтобы так говорить.
Мифы строят и будут строить бесконечно, и как ни странно, все они про будущее, но на очень устойчивой исторической матрице прошлого, в которой понятие цивилизации определяется временем.
Время же полностью числовая категория, математическая, а числа, они свои закономерности имеют, потому что отражают физические явления, представителями которых все люди и являются. Человека всегда интересовало, где этим числам конец, ведь всегда можно к любому числу добавить единицу. А когда увидели, что эти числовые ряды еще и трансформируются, то поняли, что нашей математике пришел конец.
Время требовало другого способа наблюдения за развитием, анализа достигнутого, сравнения культур, конфигурации культур для все тех же предсказаний и реконструкции. Вместо идей, догадок, морализаторства началась эпоха моделирования. Времени как судьбе, как пространству, как и математике, пришел конец.
Трагичность этих определений очевидна. А с государственной высоты она еще более очевидна, чем внизу , пребывающим в прежних символах, только и занятых тем, чтобы постигать их все снова и снова и целыми поколениями.
Нашим государственным верхоглядам конец уже виден, нам - еще нет, мир нам все еще кажется бесконечным. Как по признакам осеннего увядания люди определяют конец лета, так и есть признаки, по которым определяется старение всего сущего. Вот и гадай теперь, о каком будущем нам говорят наши футурологи.
Может быть это космос, скорее всего, пространство расширяется, уже не вмещаясь в толкования души, в красоту тела, в величие архитектуры. Культура превращается в мощный бросок цивилизации за пределы Земли, но это и есть конец культуры. Где нас застал этот культурный европейский апокалипсис, чтобы новой живой веткой отпочковаться от него и уйти, похоронив, снова, как обычно, перешагнув сразу несколько формаций.
В чем наша судьба, где та функция, которая определит смысл этих бесконечных перешагиваний, не достигнув зрелости, вечных метаморфоз, которые может быть и спасают нас от разложения.

Там, где восходит солнце.

Если спросить у кого-нибудь, что такое Запад,
Каждый скажет, это там, где садится солнце,
А восток там, где оно должно появиться завтра,
И первыми, говорят, его встречают японцы.

Мы себя считаем восточными соответственно,
И время от времени с Западом не соглашаемся,
А иногда вместо дружественных приветствий,
Вступаем в полемику с Соединенными Штатами.

Они Восток воспринимают с какой-то истерикой,
Будто не может быть у нас разногласий идейных,
И придумывают какие-то противоракетные системы,
Чтобы, если что, отразить внезапное нападение.

А мы им говорим о своих опасениях то же самое,
Потому что у нас с этим всегда было очень строго,
Но если эти ПРО будут угрожать нам с запада,
То и нам надо адекватное выстраивать на востоке.

Искандеры в Калининграде это просто пустая затея,
Радиус у них четыреста восемьдесят километров,
С их помощью абсолютно ничего нельзя сделать,
И сами они представляют мишень довольно заметную.

А корабли, те что на базе в Сирии, подумать надо,
Это не мистрали, которые нам самим нужны будут,
Штаты обязательно выдвинут на второй срок Обаму,
Но с ним уже придется договариваться Путину.

Запад все наши заявления с выборами связывает,
Мол, перед избирателями власть хорохорится,
Но мало кто знает, что наши стратегические тяжбы
Происходят от того, что у нас раньше восходит солнце.

Время пришло.

1.
Время пришло, и нам пора начать рассказывать
О том, как на поворотах истории миллионы судеб
Были переосмыслены и написаны биографии заново
Одним и единственным росчерком пера, Путин.

Весь мир тогда, не поставленный в известность,
Вопрошал и тщился остановить российское время,
Каким аршином мерить эту эру вертикальных лестниц,
Какими флагами и гербами теперь заострится Кремль.

Чеканились постами осторожные шаги Дзержинского,
Лодка была, которую не раскачивать попросили,
Переполненная, она дрейфовала из кризиса в кризис
Под тяжестью ворья, набежавшего тогда в Россию.

И вот в триумфальной простоте на лоцмана похожий,
Насмешливый, твердый, пришел, как видно, его час,
На мостике оказался Путин, мыслями морщиня кожу,
И синим венчиком над ним мерцал природный газ.

Уже стеной отвесной вставал портрет капитализма,
Мерещился особый русский путь, взрощенный из руин,
Но будущее, оно-то стоило и страхов всех и рисков,
И мир весь, затаив дыхание, склонился перед ним.

2.
И снова лодка, переполненная до отказа братией,
Выучились у Маяковского взвывать сообща,
И чтобы сиять им снова понадобилась партия,
Не давая величественнейшему слову ветшать.

Голос единицы слаб, хотя бы и самого Путина,
Не услышит даже собственная из ванны жена,
Но если миллион спрессованных и оглупленных,
Они-то заставят остальных единицу уважать.

Это партия канонадой рукоплещет на трибунах,
Партией вздымают чиновники, славясь на взятках,
Партия проголосует за меня единогласно в Думе,
Партия - мое сегодня и мое победоносное завтра.

С ней одним мизинцем страны стираю на карте я,
Она стоит на страже моих несметных владений,
Щит мой и слава моя, вот что такое партия,
Она - единственное, что мне никогда не изменит.

Путин и партия - близнецами их не назовешь,
Матери-истории каждый одинаково ценен будет,
Но мы, когда говорит партия, подразумеваем ложь,
И совершенно не верим тому, о чем говорит Путин.

3.
Феномен партийного единства еще не разгадан,
Не родился еще тот прокурор потребовать срока,
Этой удивительной сплоченности делить откаты,
Пониманию на уровне инстинкта, кого не трогать.

Солидарности такой завидуют тюрьмы даже,
Достается оно не просто, твое родное корыто,
Смогли же прикарманить нефтяные скважины,
И то, что в снегах российских временем зарыто.

С самолета и случайно можно не увидеть
В сини речек каторгу урановых рудников,
И не знать, что там в кандалах какое-то быдло,
Славу твою отстукивает монотонной киркой,

Что толку об Путина биться любому классу,
В недосягаемости ему превосходства нет,
Главное, это не дать парламент расквасить,
Не дать разгореться гражданской войне.

Все они, вросшие в бархат кремлевских кресел
Дышат нафталином потерянных империй,
Но так ли будут дожидаться справедливой мести,
И не сбегут ли из погибающей России первыми.

4.
Маяковский подыграл бы сегодня Путину,
Как одноименному Владимиру Владимировичу,
Чтобы не засеивать Россию сегодня трупами,
А назвал бы его спасителем и кормильцем.

Он назвал бы преступный рыночный беспредел
Совершенно новой экономической политикой,
Разрушить, развалить, раздать, поделить, а затем
Спрятать все за патриотической палитрою.

Он бы объяснил пожары утилизацией отходов,
Недоеденных коммунистами ананасов и рябчиков,
Чтобы предложить потом голодающему народу
На свою революционную историю взглянуть иначе.

Чтобы не казалась она примитивной и однобокой,
Он, как Медведев, предложил бы модернизацию,
Он, как Путин, вернул бы на законное место бога,
Чтобы хоть кому-то этот народ мог верить и поклоняться.

Он снова бы разразился тоннами поэтической лжи,
Облекая разложение страны романтической мистикой,
Уверяя, что безвольному народу нужны вожди,
И желательно, чтобы эти вожди были чекистами.

5.
Наконец-то заговорили, осмелели, подняли головы,
Не согласны со всем, что творится в России нашей,
Даже те, кто сегодня снова Путина выбрать готовы,
Выбирают, чтобы можно было с кого-то спрашивать.

Снова наступать на одни и те же грабли не хочется,
Время есть еще у нас, чтобы все переделать заново,
Чтобы потом не названными быть последней сволочью,
И не сваливать все на какой-то еврейский заговор.

Власть должна знать простые народные требования,
Не надо мерить костюмы, голодных пытаясь спрятать,
Жизненно важные услуги от образования до хлеба
Должны быть нуждающимся предоставлены бесплатно.

Работу, жилище, школы, права, свобода перемещения,
Конституцией выстраданные митинги и собрания,
Сегодня власть должна у народа просить прощения,
За то, что двадцать лет его нещадно обкрадывала.

Сдвиньте историю на шаг в цивилизованное русло,
Сделайте бизнес понятным и открытым для каждого,
Чтобы не с ворьем олицетворялось все русское,
А с честью и совестью населяющих страну граждан.

6.
Для дум о былом сегодня нет ни желания, ни времени,
Пустозвонство либерализма проявилось на выборах,
Одной эпохе пришла совершенно другая на смену,
Но почему-то представленная одним и тем же идолом.

Идолопоклонство требует уравниловки преклонённых,
Так и не поднявшихся с колен, в экстазе застывших
Образцом простейшей законсервированной амебы
В онемевшем пространстве послевыборного затишья.

Инерция движения пустотелой массы огромна,
И не обвинить ее в том, что она темна и не развита,
Тяжелым ледником спускается, выпалывая с кровью
Первые одинокие ростки цивилизованного разума.

Втемяшилась еле-дышащей махине суверенность,
Культурой европейских крестоносцев заострилась,
Историческим саваном былого остановила время
И надежду на возможность современного прорыва.

Власть, уже не способная на перестройку сверху,
Все делает для того, чтобы ее не перестроили снизу,
Но на одной только стабильности уже не въехать
В ждущую кардинальной перестройки жизнь.

Десятого июля близ Казани.

Емелин не напишет и Шевчук не споет,
Все ограничатся песнопениями попов,
Попрутся обезумев в храмы из пластика
И будут ждать миллион от власти.

Десятого июля на Волге близ Казани
Над детьми совершили чудовищную казнь,
Как щенят затопили в дырявом трюме,
Справились с полсотней за три минуты.

Экипаж, обязанный оказывать помощь,
Первым сбежал, увидев угол наклона,
Прячутся теперь как пропавшие без вести,
Обгладывают косточки с рыбами вместе.

Президент потребовал наказать виновных,
Тех, кто обходит ради прибыли законы,
Министр транспорта, туристическое агенство,
Тех, кто подписывал липовые документы.

Этой трагедией все наказаны по сути,
Утопленные дети для нас будут судьями,
Кровью обвинений в пристрастиях мнимых,
И воды всей Волги не хватит смыть их.

Не остановит нас никто.

Война в Дубровке: чем помочь,
Что значит, требуют признаться,
Себя вдруг взять и опорочить,
И это все равно, что сдаться.

Держитесь, други, знают все
Суть не случайного конфликта,
Готовность за державу сесть,
Не уравнять себя с бандитом.

Идет на помощь к вам народ,
Мы - нация, и сила с нами,
Нам дела нет до паспортов,
У нас в руках родное знамя.

Не остановит нас никто,
И унижать нас не допустим,
Из всех значений лишь одно
Для нас приемлемо - я русский.

Однажды воскликнув.

Однажды воскликнув, что все относительно,
Альберта Эйнштейна поздравив с рождением,
Реальность вот только нашу российскую
Философ не смог одолеть рассуждением.

Столкнув абсолютность свободы и власти,
Оставив реальности право на гибель,
Он выбор представил в прообразе свастик,
Как волю на все своего господина.

И Гегель не знал, а уж Ницше тем более,
Где этих искать торжество диалектик,
Они родились на российской обочине,
Из судорог чванства и страха под плетью.

Трудом унижая, росла суверенность,
Садизмом росла абсолютность закона,
Реальности ложь приходила на смену,
К нулю приближая права непокорных.

И в чем же тогда относительность власти,
А значит и смертность в рабе господина,
И с чем не приходится больше считаться,
Считая, что все доказательства мнимые.

Реальность, она существует и целью,
И средством, и волей своих интересов,
Россия обочиной будет и центром,
И будет последним судом и процессом

Рубаи.

Наметьте цель на карте и маршрут,
И ноги приготовьте, пусть они идут,
А голову оставьте для другого,
Тому, что будет попадаться там и тут.

***
Готовясь в путь, проверьте постромки,
Достаточно ль они для вас крепки,
И не забыть сказать о том соседу,
Чтоб слать потом кому о помощи звонки.

***
Приблизить цель возможно и игрой,
Не стоит ждать, ваш парусник тугой,
К ней подойти попробуйте иначе,
Всего лишь сделав вид, что заняты другой.

***
Чтобы успех в делах к тебе пришел,
Привыкни выполнять все сразу хорошо,
Ты сэкономишь время, чтоб для славы
Потом усилий больших не прилагать еще.

***
Пусть одиночество тебе сменит того,
Кто стал тебя не интересней самого,
Ведь не успеешь даже оглянуться,
Как станешь ты во всем похожим на него.

***
Не стоит потрясать известностью имен,
Вещь ценится трудом заложенным в нее,
Не видя в ней такого мастерства,
Ты может быть ценой не будешь огорчен.

***
Нет легче ничего, чем ненависти в нас,
И всякий недоступен отговорок лаз,
Труднее просто встать и выйти на дорогу,
Какой бы не была погода в этот час.

***
Обидели, забудь, прими веселый вид,
Ты это сам с собой позволил сделать им,
Ты оплошал, теперь же постарайся
Обидой путь не выстилать другим.

***
Последствия всегда предательски нас ловят,
Гнев обуздать старайся в каждом слове,
Не жертвуй репутацией, рассудок потеряв,
Её потом никак не восстановишь.

***
Не обходи глупца беседой панибратской,
Когда тебе с собой придется пообщаться,
Но если повезет с великим в разговоре,
Поймешь, что и тогда не стоит зазнаваться.

Экономическое.

Есть у нас, однако, товарищи, которые уже
С курсом будущего правительства не согласны,
Текущие дилеммы, говорят, в бюджетном дележе
Рисками в экономической политике опасны.

Мол в таком сейчас страна состоянии дел
Что приоритеты выявить абсолютно невозможно,
Потому что всем надо сразу, а денег нет,
И не будет, даже если кто-то вылезет из кожи.

Модернизация, как вечный квартирный ремонт,
Одно модернизируешь, другое тут же стареет,
А кризисы, они свой образовали единый фронт,
И парализуют все рынки на мировой арене.

Сегодня свои расходы контролировать мало,
И контроль этот нам не удается, тем более,
Надо видеть последствия нефтегазового обвала
И выводить расходы на снижающую траекторию.

Конъюнктура цен характеризуется цикличностью,
Сегодня - сто баррелей, а завтра - пятьдесят,
Но пусть каждый гражданин отчитается лично
За проценты к ВВП от не съеденных поросят.

Упрекать правительство в его амбициозности
Означает не видеть настоящего положения,
Страна доведена до стадии такой изношенности,
Что для нее не реальными будут сбережения.

Страна от этих экономий просто обанкротится,
И пойдет с молотка, не способная выжить,
Эмиссия, инфляция, начнется безработица,
Идеологический, стратегический кризисы.

А тут еще армию модернизировать надо,
Это вам не пенсии и учительские зарплаты,
Тут только на одни военные парады
Нужны хорошо оплачиваемые солдаты.

Рывка вперед стране просто не выдержать,
Разворовываются самые важные объекты,
Баланс возможностей и собственного имиджа
Надо учитывать по правилам конкретным.

Ресурсы продадим, а что там будет дальше,
В беспомощности политической расписаться,
Прикрыться патриотической фальшью,
Которую назовут процессом модернизации.

Я осталась бы там.

Мне пора уходить, но не знаю, куда.
Опротивили мне теснотой города,
Задыхаемся в них, как в бетонном мешке,
Но боимся признать, что настала пора.

Я однажды пошла по ущелью в горах,
Где ручей снеговой танцевал на камнях ,
Где стеной серебристой цвели тополя,
И резвилась форель на хрустальных волнах.

Я осталась бы там в шалаше из ветвей,
Не ждала б для себя никаких новостей,
Насажала бы яблонь у скал на лугу,
И лозой виноградной обвила б плетень.

Там вверху показался рогатый архар,
Черный лис суетой озадачен слегка,
И зайчишка присел, не пытаясь понять,
Одинокая жизнь, чем она хороша.

По утрам голубеет прохладой отрог,
От костра вечерами кружится дымок,
И вселенная звезд сторожит по ночам
Мой затерянный в мире живой уголок.

Простого партийца тогда проморгали.

(Воспоминания гекачеписта).

Мне показалось тогда в сорок первом,
Простите, ошибся полсотней навылет,
Тем, государственным дрочили нервы,
Тем, что сегодня бездарно пропили,

Всех они знали, и тех, кто стрелялся,
И тех, кто не мог предложить им другое,
Кому оставалось рулить ситуацией,
И просто собраться тогда перед боем,

Три дня, и свершилось, раздали державу,
Не ту отстояли, не строили вечность,
Звонили, кричали, но так, чтоб за жабры,
Никто не решался, и крыть было нечем.

Партийная немощность даже ответить,
А шло положение на чрезвычайность,
Кто смелый, и Ельцин уже на лафете,
Откуда, какое такое начальство.

Шли танки, приказом Москву окружая,
Мосты на Арбате гнулись под траками,
У маршалов руки в испуге дрожали,
Привыкшие лишь к орденам и подаркам.

Боялись друг друга, предательства ждали,
И высшая мера была неизбежной,
Арестом под видом рукопожатий,
Тюрьмой для защиты, под видом поддержки.

И что-то тут вспомнилось, Родины слезы,
Оставленной извергам на поругание,
Победу представить себе невозможной,
Но не просить для себя оправданий.

Такие мы были, министры, политики,
Партийца простого тогда проморгали,
Казнить, довершив беспорядок событий,
Помиловать в силу высоких регалий.

Да были деньки, и далекие планы,
И каяться не в чем, расплата идет,
Себя защищая, забыли о главном,
Остался тогда беззащитным народ.

Женщины всегда хотят быть лидерами.

Девушек и жен своих сыновей я всегда воспринимала как явление. Не как одноразовая тарелочка для холостяцкой квартиры, а водоворот, перевертыющий всю мою с ними трудную и долгую жизнь без наших отцов в бездну непонимания и забвения.
Отцы, которыми меня окружала моя мать, существовали с разной мерой приближения и удаленности, и потому не сформировали у меня стойкого литературного образа полноправного члена очага, чтобы я передала его своим детям.
Не усвоившие его мои дети также терялись в неустойчивости своей мужского положения то слишком нарочитой активностью, то быстро сменяемым равнодушием и сдачей позиций к победному ликованию своих женщин.
Женщины всегда хотят быть лидерами, хоть и скрывают это, когда это зависит от мужчин, зато в детском окружении они берут реванш и становятся диктаторами.
Но как бы я не переживала за сексуальное спокойствие моих мужиков, за женщин я переживала еще больше. Как женщина, я понимала всю эту напускную фиерию красоты, здоровья и тайной озабоченности исключительно своим собственным обустройством, и потому не верила им никогда, а только ссылалась на верность и порядочность, которые должны быть в любых отношениях, и тем более, в семейных, и не знала, кого мне благодарить, что у меня не дочки, а сыновья.
С дочками мне бы пришлось преодолевать больше трудностей, надо было перешагнуть через себя, чтобы остаться для них образцом подражания, или отойти в сторону, чтобы не слышать укоры и претензии.
Сыновья от меня ничего не требовали, они удивительно легко прощали мне мою женскую заскорузлость в заброшенности, иронично посмеиваясь над моими приспособительными приритетами, изредка примеривая себя в роли тех оставленных мною мужчин, обвиняя меня и только меня, что не сделала ни одного шага, чтобы оставить их около себя. Сыновья понимали меня всю, а девушек своих только приспосабливали к моим привычкам и понятиям, не желая разбирать естественные в таких случаях конфликты.
И это тоже была жизнь, которая вот-вот должна смениться другой, где для меня уже не отведут никакого места и никакой роли, как отсыхающей сосновой ветке на родовом стволе стремящегося в высоту дерева.


"Пролетарии всех стран, ..."

"Понаехали тут". Передачу посмотрела на пятом. Форум такой, Питер - Москва. Вела Ника Стрижак.
Русские теряют идентичность. Я о своей идентичности уже не говорю. Ну да, русская, а кто же я. Давняя тема, и даже не хочется ворошить. Надоело одно и то же.
Другое хочу сказать, да, раздражает другой облик, другой язык, так, что готовы принимать законы, препоны, что бы остановить въезд этой неруси, которая по сути находится в таком же положении, как и русский народ, терпит обман от своей национальной "буржуазии".
Ну так то ж свои, мол, прибрали к рукам, все, что можно было, теперь жируют, а народ с хлеба на пособия перебивается. Такой же безработный, бесправный, голодный, бездомный.
И чего мы на них взъелись. Если подумать, то это кому-то должно быть на руку, чтобы эта национальная неприязнь возникала, чтобы сослаться на интернационалистическую сущность капитализма. Прибыль, она без границ и национальностей.
Эти люди живут в жутких условиях, получают гроши, терять им нечего, злость нарастает, вся их беда в том, что языка не знают, нам действительно надо их срочно обучить языку, но другому, политическому. Вот кто-то и боится, что исчезнет граница, разделяющая народы, язык, и тогда, объединившись, как это уже было в России в 17-ом году, пересмотрят они итоги приватизации миллиардеров, и своих у себя дома и наших заодно, и тогда другой расклад будет. Но главное, вся эта надуманная неприязнь исчезнет.
На их языке такой науки нет, как социальная революция, хотя тома Ленина были в свое время переведены на все языки мира. Сдается мне, что они и своего языка толком не знают.


Мужчины есть мужчины.

Чем выше человек оказывается на вертикальной лестнице, тем шире перед ним простирается панорама, тем глобальнее задачи он ставит перед обществом, и тем больше ему самому хочется показать себя, не на поприще там мирных стабилизационных процессов, а исторически возглавить какое-нибудь военное мероприятие. Мужчины есть мужчины. Воины.
Мужчина с низов такое развлечение себе вряд ли может позволить, если он не непосредственно в вооруженных формированиях служит, приказ нужен. Все больше рутина одолевает и проза жизни, где уж тут до взлетов на полях сражений. А как только чуть повыше заберется, так так и ищет, где вот это свое воинствующее начало осуществить. При этом совсем не важно, действительно ли остается единственным метод воевать и убивать, и что общество, в защиту якобы которого он это предпринимает, ему потом скажет, что плохой он политик, раз других способов убеждения не знает.
Август вообще какой-то аномальный месяц на такие прорывы. Дмитрий Анатольевич, помнится, в августе, выступил с принуждением к миру, даже на олимпийский закон не посмотрел, что пушки должны молчать во время состязаний спортсменов, а у Саакашвили тоже видно руки давно чесались, повоевать хотелось, президентом стал. Тут ведь никакой политики нет, одна психология присутствует. Воины.
Кадыров туда же, теперь сам руководит операциями по обезвреживанию дагестанских боевиков. Ну некому уже в Дагестане противостоять этим распоясавшимся бандам, так они еще и в Чечню лезут зачем-то. А какой кайф потом доложить, что группе никому неизвестного Гакаева в Веденском районе нанесен удар. Воины. Кому он там все докладывает только, и как там все просто решается.
Какой на удивление август долгий, вот и Нургалиев ищет в Питере источник нестабильности. Знает же, что выборы в воскресенье пройдут, вот и приехал специально, что ли интуиция у него на такие акты неповиновения срабатывает. Не хотят граждане выдвигать Матвиенко в Совет Федерации, надо заставить. Не виноватая она, что в городе низкий уровень жизни, что миграция не контролируемая, что люди все еще от старых стереотипов не отказались, правду ищут по привычке, да и вообще правоохранительные органы ни во что не ставят.
А тут еще по всему миру волна беспорядков прокатилась, словом, надо подстраховаться.
Экстремизм не дремлет, и чем дальше, тем больше. Вот тут-то и проявить свои полководческие способности. Ничего не поделаешь, воин.
Мир, конечно, сам разберется, воевать ему или не воевать со своими непослушными гражданами, завтра Брейвику обвинение предъявят, тоже воин. А Матвиенко уже пробует себя в законодательной области, 15 суток административного ареста и 50 тысяч рублей штрафа для несогласных с ее выборами. Женщина, она конечно не воин, да и политики из них редко хорошие получаются, но рядом с настоящим мужчиной, таким, как Нургалиев, у любой женщины этот воинствующий азарт проявляется.


Россия во мгле.

Маленькая Европа после кризисного обрушения экономики Греции, Италии, Испании пришла в лице Саркози и Меркель к пониманию, что экономикой Союза надо управлять. Управлять, в нашем российском понимании, значит, контролировать, значит, держать перед собой балансовый лист дебета и кредита, и нормировать запросы, обуздывать желания. Не помогли ей открытые в 91 году границы с волной жаждущих развлечений россиян с туго набитыми кошельками.
Для этого там планируют создать экономический центр управления, а значит и ответственности, во главе с председателем. Но никто почему-то не спрашивает, в каком положении находится российская экономика, так стремящаяся влиться в ЕС, не говоря уже о персональной ответственности и мерах по ее спасению, а мера ввести налог на финансовые операции, это даже не экономическая мера, а безотлагательная необходимость в целях государственной безопасности.
Вместо эффективного управления всем необозримым, тем что есть в наличие, наше правительство озабочено в основном дальнейшим расширением экономического пространства в направлении государств Беларусь и Украины. Кому-то нравится, а кому-то и на дух не надо, ни скидок, ни процентов. Потому что для Украины совсем не подходит то, с чем соглашается сегодня Беларусь.
Россия по своему устройству продолжает быть союзным государством, каким она и была до эпохального рыночного разворота, а сегодня управление скатилось до уровня колониальной системы во главе с московской метрополией.
Что мешает такому органу, как Совет Федерации стать органом экономического управления субъектами Федерации, нежели доверять распределение финансов вороватым министрам непонятного двуглавого Правительства, создающего вместо передовой экономики абсурдные народные фронты, озабоченное лишь собственными выборами на следующий срок.
Если посмотреть, в каком положении находятся, не субъекты уже, а так называемые регионы, с вечно протянутой рукой, то их положение вообще катастрофическое, по сравнению с той же Грецией. Вместо реального развития, они получают от управителей только набор будущих преобразований, но не перестающих откачивать оттуда нефть, газ, металлы, и на этих ресурсах строить эту свою экономику пространства. Похоже, что Кадыров нашел лучший вариант, как получать деньги из Москвы, чтобы и другие субъектные регионы последовали этому примеру.
В этом году предстоит обновить Совет Федерации во главе с председателем. Деятельность этого органа настолько туманна, насколько некомпетентна в федеральных вопросах Матвиенко, собирающаяся занять пост спикера, после восьмилетнего губернаторского правления Петербургом.
И туманность эта Россию не покидает еще со времен Герберта Уэлса, "Россия во мгле", являясь основой ее политического и экономического устройства.


И захлебнуться нам тогда от наводнений.


Заметила интересную закономерность, вопреки всем стараниям отдела образования сделать экономические знания доступными широким слоям населения, самыми успешными предпринимателями оказываются на первых порах дети или родственники самих бизнесменов.
Преемственность эта была замечена еще со времен ремесленнического капитализма, когда отец-сапожник усаживал в мастерской подростка сына и передавал ему тайны мастерства обувного дела, расплываясь в мечтах о доходной производственной артели, во главе которой встанет его наследник. То есть, по своему проторенному первоначально вслепую пути пускают безвольное чадо с целью заставить его этот путь подчистить и организовать, так как у зачинателя на это не остается жизненного времени.
Так появлялись династии и продолжатели, быстро вырождающиеся в обыкновенное наследование, которое заканчивалось еще более обыкновенным банкротством. То ли образованности все-таки не хватало, то ли генетика подводила, нудное это ведь дело для природы штамповать одних торгашей, выживание всегда происходило на разнообразии, а бизнес, он еще и ума требует.
Но вспоминается пример одного банкротства, когда семья на заре российского капитализма надумала сдавать дачные апартаменты в наем, а саму дачу, мы тогда снимали у них второй этаж, оформила в собственность единственному сыну, очевидно надеясь на гены. Он же, будучи наследником, отнюдь не унаследовал от родителей сноровку в таких делах, и появлялся на своем предприятии только в дни оплаты по договору, на что пил и кутил беспробудно до следующего сбора. Дача со временем обветшала и развалилась, а землю прикупил владелец придорожного кафе почти за бесценок. Не пошло с бизнесом.
Отсюда другая закономерность напрашивается, что вот эта самая успешность действует в строго временном сегменте, а именно на первичном витке наследования, ложно свидетельствуя о возможности
продолжать его кому-либо из родственников. Все-таки это талант, а не способность, и в каждое следующее поколение не вкладывается. Гении вообще раз в сто лет рождаются. А уж если кто хотел подстраховаться, так на одном сыне не останавливался, а как минимум трех сыновей имел. У дочерей была другая дорога.
Вот так рассуждая, издалека, почитала и представила, что будет с Питером, в котором большая половина объектов и почти все будущие строительные программы оказались в собственности единственного губернаторского наследника, Сергея Матвиенко, прославившегося на весь город своими юношескими пристрастиями к наркотическим запоям и мотовству.
Все бы ничего, если бы эта его собственность была как у всех российских предпринимателей при царе в чистом поле, в таежном лесу, на приисках или тюменских скважинах, чтобы никто в случае его банкротства окружающий не пострадал.
А тут ведь что получается, запьет этот самый Матвиенко где-нибудь на греческом пляже, а мамаша к тому времени в Москву переберется, не уследит, приказчики осмелеют и разнесут и дамбу, и Кронштадт, и всю выстроенную родительницей "Империю", тогда ведь определенного направления деятельности не было, а все бесхозное советское имущество прибиралось к рукам одного уполномоченного на то губернатора. И захлебнуться нам тогда от наводнений на сломанных невских парусах.
Или проснется миллиардер Матвиенко однажды с больной головой и продаст половину Петербурга инвесторами хапугам, вместе с гражданами славного города в вечное подданство. Мое ведь, что хочу, то и делаю.
А все потому, что закона не знают, не яблоко от яблони недалеко падает, а не те яблоки, что родятся, а те, что сгодятся.


Питерский гамбит.

Кому и зачем нужна Матвиенко в Совете Федерации

В шахматах бывает по ходу одной пешки, можно догадаться, какую атаку готовит противник.
Безусловно, должен быть план нападения на короля, предполагающий мобилизацию основных фигур, а неожиданная жертва пешки в интересах получения позиционных выгод уменьшает фактор риска, тем более, если жертва не отклонена.
Не согласись Матвиенко на должность спикера, противник пошел бы на контргамбит, и пожертвовал бы со своей стороны не только пешку, но даже фигуру.
Дебют выдает логику игры, а логика может раскрыть основную комбинацию атаки. В след за удалением пешки должен последовать второй ход, который свяжет основное построение боевых сил без немедленного отыгрывания.
Остается только выяснить, кто играет белыми.


Придется начинать с самого начала.

Приученные к сообщениям, касающимся в основном продвижений правительства на поприще законотворчества, россияне не замечают, как может показаться со стороны, действительной ситуации, в которой они оказались по вине этого самого правительства, в ситуации ожидания от него перемен в их собственной жизни, в надежде переслушать все новости сегодня и приготовиться прослушивать их завтра и послезавтра, и верить, что долгожданную новость они все-таки услышат.
Такая ситуация напоминает мне положение рыбака-любителя, у которого четко сформировалась потребность больше наблюдать за рыбой по различным проявлениям ее поведения под водой, нежели ловить ее. А задача правительства делать все, чтобы вода была мутной, чем думать о благосостоянии рыбака.
О своем благосостоянии россияне должны думать сами. Не вспоминать, не сравнивать, и тем более не ждать, а каждый день реально увеличивать это свое благосостояние так, как будто оказался на необитаемом острове в роли Робинзона Крузо, и все, что находится, приспосабливать для долгой жизни, не надеясь на кого-либо. Стартовый уровень у всех, конечно, разный, тем более, есть надежда не пропасть, если кому-то придется начинать с самого начала.
Школьный предмет ОБЖ дает в этом плане направление к выживаемости, но в природе, останавливаясь на полпути, не дойдя до самого главного, до выживаемости в отношениях с государством.
Интересно, что государство, или правительство, не суть важно, поступает точно также, стараясь себя обезопасить в отношениях с народом, с которым оно вынуждено проживать на общей территории, предвидя все его недовольства и поползновения. Этот опыт необходимо изучать и немедленно перенимать, так как он раскрывает во многом те грани, на которых возможны с обеих сторон конфликтные положения.
Только для этого нужно слушать новости и следить за реформами, готовясь, как обычно к худшему.
Ну, например, предлагается реформа образования, что должен делать обыватель, правильно, вспомнить всю систему образования и сохранить ее в первозданном виде, в виде учебников или программ на компьютере, с тем, чтобы дети его не остались необразованными.
Или, грядет реформа в здравоохранении, лечение будет платным и баснословно платным. Вспоминаем, хотя бы элементарные симптомы и лечение ОРЗ, ангины, воспаления легких, чтобы с такой ерундой не обращаться к врачам, чтобы им не платить, и создаем свою домашнюю аптечку, присовокупляя сюда все народные рецепты и справочные книги, и не забывая о здоровом образе жизни.
Запоминаем, что лечения, как правило нет, даже в самой современной медицине, а есть только анализы и всякие обследования. Заболел у меня однажды кот, так, что пришлось обратиться в лечебницу для животных. Мужчина в халате, даже не осмотрев котика, ведет со мной разговор о "лечении":
-капельница с катетором, препарат с лекарством, (купить тут же, в три раза дороже, чем в аптеке), средство для обездвиживания, услуги медсестры - 1000 рублей, делать три дня, это 3000 рублей,
- анализ крови - 800 рублей, лаборатория здесь же,
- анализ мочи и кала, самим принести сюда же - по 800 рублей,
- УЗИ - 1500 рублей.
- томографию, в случае острой необходимости, 5000 рублей.
- внутримышечно антибиотики, с медсестрой и покупкой, здесь же, препаратов в течение 10 дней, одно посещение - 100 рублей.
Пока мы все это обсуждали с врачом, котенок, нет не умер, оказался здоров, отлежавшись.
Или, милиция, которая нас обирает и прессует на каждом шагу, а нам не приходит в голову создать свою милицию, добровольную и надежную, по примеру государства, чьи интересы она у него защищает.
Государство в наших проблемах не участвует, его нет, но вместо него есть новости, телевизор, есть милиция, полиция теперь уже, есть старшее поколение, есть подрастающее, и есть жизнь, которая полностью зависит от нашего знания, как ее сохранить и поддержать.

Историей мы до сих пор не научены.

Мой лозунг - без партий, без групп и бомонда,
Без страт и тусовок, поминок и акций,
За время без риска быть сосланным в зоны,
Когда перестанем друг друга бояться,

Зачем эти митинги, выборы, путчи,
И жертвы не ясно кого защищавших ,
Историей мы до сих пор не научены,
В своих ожиданиях мира и счастья,

Какой демократией красятся флаги
Извечно обманутых лживостью лидеров,
Свобода взрывать пиротехники фаеры,
Всерьез имитируя средства политики,

Какие реформы ресурсов и честности
Хотят эти толпы московских подростков,
Сегодня нужны калаши и винчестеры,
Броня батальонов и залпы "Авроры".


Подражание Емелину и Быкову.

http://emelind.livejournal.com/233890.html

Римейки в августе похвальны,
Но лучше ближе к сентябрю,
Когда от гордости нахальной
Все больше пучит на тюрьму,

Да и лучам к поэту в спальню
Уже пробраться просто в лом,
Что из того, что он опальный,
Что лучше пишет под столом,

Теперь сплошное беспокойство,
Судьба страны на волоске,
А тут на танках прутся гости
Не разобраться, кто и с кем.

Но Ельцин был вне конкурентов,
И сердце в каждом запеклось,
Сыр цвел дешевым комплиментом,
И сохнул резанный лосось.

Вот так, мой друг, пришла победа,
Над горсткой старых мудаков,
Да, помню, помню, было лето,
В преддверье долгих холодов.


Кто остановит дождь.

http://artcan.livejournal.com/747161.html

Перевод.

Очень холодно на берегу у башни,
Где, говорят, Зевса родила Рея,
Шторм разыгрался вчерашний,
И нет того, Who'll stop the rain.

Политики где-то составляют планы,
Они даже не замечают время,
Здесь гигантские волны на меня падают,
И нет того, Who'll stop the rain.

Пробивается сквозь стихию музыка,
Я прислушиваюсь к тонкой игре,
И танцуя каждым своим мускулом,
Не спрашиваю, Who'll stop the rain.

Шторм превращается в долгую песню,
Обволакивающую облаком сплошь,
Мне интересно, мне все еще интересно,
Кто же все-таки остановит дождь.


Березка первая желтеет.

Березка первая желтеет,
За нею высветлится клен,
Из всех цветов оранжереи
Здесь предпочтительнее крон,

Осинка солнцем остановит
Среди еловой темноты,
И в вечной зелени сосновой
Поманит блеском золотым,

Дубок охрится, засыхая,
За лето вырос он слегка,
Рябинка бурая по краю,
Не ищет сочного мазка.

Творец осеннего пейзажа
Спешит на холст запечатлеть
Оттенки настроений праздных,
Нарядов ярких дефиле,

Но где-то кистью незаметной
Оставит маленькую щель,
И холод северного ветра
Ворвется в эту акварель.

Он не волк.

http://kbold.livejournal.com/178521.html

Кто-то мне Мендельштама подсунул с утра,
Непорочность змеи в ледяную постель,
О грядущем печется прославленный бард,
Растеряв на пиру свою доблесть и честь,

Он не волк, убеждает меня Мендельштам,
Согреваясь под шубой сибирских степей,
Разучившись по крови своей разрушать,
Чтоб с песцами у сосен высоких потеть.

Спрятав шапку в рукав, и трусливой грязцой
Протрястись над кровавой зарей в колесе,
Озабоченный тем лишь, чтобы равной ценой
Стал убийцей его волкодав Енисей.

Мифологический заплыв.

Никто нас целью не снабдил,
И планов никаких не строил,
Взрыв всё оставил позади
Задачей без условий,

Исходный творческий порыв
В ментальности остался,
Своей первичностью парил
Над жизненным пространством,

Рассудок сдался, отступил,
Вернулся в сверхсознание,
Мифологический заплыв,
На грубость осязаемый.

Какой-то массовый психоз
И бунт инстинктов стадных,
На нигилизм не похож
В бесплодности досадной,

Такой беспомощный отход
В крикливость и депрессию,
Со всех сторон державный хор
И свастика, естественно,

И в этом кризисе причин,
В переоценке ценностей,
Поэт единственный молчит
Под тяжестью словесности.

Вот ветер юго-западный подул.

Что видится в безоблачной черте
Над неспокойным монотонным морем,
Уставших волн в унылой череде,
Что может изменится, но не вскоре,

Вот ветер юго-западный подул,
Клоня камыш заросшего прибрежья,
С осенними прогнозами в ладу,
И карканьем зловещим неизбежным,

Вот из-за туч мне чудится чертог,
Отчетливо встающий замок смерти,
Похож по форме на стеклянный гроб,
А я ночным там сторожем, поверьте,

Свет сумрака поплыл вокруг меня,
И одиночество на корточки присело,
Проржавленными сводами скрипя,
И эхом отдаваясь то и дело.

Молчала смерть в коварстве затаясь,
А время передернуло плечами,
И поползло, одно на этот час,
Когда в ворота трижды постучали.

То ветер, не дождавшийся меня,
Колебля створы отрешенным криком,
Мне кинул гроб, и крышка,отлетя,
Всё содержимое внутри её открыла.

В ночи не трупов скрежет раздался,
А детский смех, и глупости наивность,
И визг, и жизни той живые голоса,
Взлетевшие над пропастью могильной.

В наших городах олигархи не живут.

Поэту Емелину можно подъебывать,
Вздутыми нервами при виде негров,
Совершенно недоумевая, а кто мог бы
В России начать громить первым.

Очень хочется сгоревший мебельный
Сравнить с отечественными жалобами,
Чтобы не показалось ему, поэту Емелину,
Что запахло вдруг чем-то жареным.

Да и что громить, кварталы хрущевок,
На весь Петербург одна "Астория",
Почту, аптеки, метрополитен еще бы
Разнести с видео и рамками настроенными.

В наших городах олигархи не живут,
Поэтому бунта тут не ожидается,
Индекс Джини не проявляется тут,
А только конфликт с национальностями.

Имя у него было не простое.

Рассказ.

Был у меня знакомый дворник, не Герасим, конечно, но тоже видный, даже могучий всей своей мужской ладью, но пил, и не мог из этого похмельного состояния никак выйти. Иду мимо рано утром, а он совковой лопатой по белому снежку размахивает, залюбуешься.
Порядок у него в его хозяйстве, надо сказать, был, за что и держали, видимо, и терпели его пьянство. Отоспиться, все переделает, как метеор.
Имя у него было не простое, то ли Влад, то ли Стас, умное и волевое. Жена у него здесь же была оформлена, а он, значит, вместо нее работал, потому что никакого официального свидетельства о себе по каким-то причинам не имел. Очень уважительно о ней отзывался.
Со мной просто поговорить останавливался, передохнуть, но так я и не поняла, то ли он сидел, то ли освободился, скажем, досрочно, но к милиции наведывался и в законах хорошо разбирался.
Тема с законами выплыла после случая, когда однажды наткнулась я где-то на пустыре на нож, не кухонный, не ржавый, не гнущийся, а как стрела с двусторонней заточкой. У простых ножей ручка всегда толстая, чтобы сила в нее уходила, а тут ручка тонкая, продолжение лезвия, но все сделано фабрично и со вкусом.
Что делать с этим ножом, я не знала. Домой нести побоялась, а раз нашла, думаю, отдам Владу, не простая это вещь, нож. Даже от того, что его в держишь в руках, пробирала оторопь от одного его вида.
Влад нож взял и как-то сразу преобразился. Мужчина все-таки, и ножи для них привычное дело, не разбрасываются ими, во всяком случае.
С это дня я Влада потеряла. На работе его не было. И уже стала переживать, как бы чего не случилось вот этого самого незаконного. Но дело не дошло, а приняло другой оборот.
Это я уже потом анализировала, что может сделать с человеком наличие у него оружия, пусть даже холодного. Нигде применять его он не собирался, не такой он был человек. Не слабый, чтобы им защищаться. И не убийца, чтобы мстить, или добывать себе с помощью него пищу.
Он словно рожден был с ним и рос в одной колыбели. Это был одухотворенный символ силы, и вместе с тем разума, как у восточных борцов правила, по возможности не убивать. Как бог для верующего, внутренний стержень стойкости, морали и поклонения.
Он выпрямился в отличие от тургеневского Герасима, и заговорил со всеми с чувством собственного достоинства, с убежденностью в своей правоте, без страха и зависимости, чего ему так не хватало. Я уверена, что он уже получил паспорт, нашел работу, за которую его бы уважали, и жену, которую он оберегал в бытность дворником, одел обул как принцессу.
Вы подумали, что все дело в ноже, нет, все дело в имени, умном и волевом, чтобы не сломиться от грязи человеческой, и остаться таким же кристально чистым, как лезвие, выкованное из высококачественной стали.

Реплика

Пожалуй, не умри Блок 90 лет назад, о состоянии поэзии сегодня никто бы не заговорил, так же как о поэтах, которые, осиротев по причине реорганизации Союза писателей, влачат, как кому-то кажется, очень жалкое существование, лишившись положенных им бесплатно бутербродов с икрой и морковного кофе в литературной столовке, но в большей части только одной видимости опеки государства, чтобы прославлять в своем творчестве его незыблемость и великодушие.
Но это вовсе не означает реорганизацию самой поэзии в связи с ее архаической бесполезностью приносить прибыль своим авторам, вопреки экономическим законам выживания, кажущимися неизменными, но не жизни, отвергать или игнорировать которые никто никогда и не помышлял. Если уж человека прибило к этим прекрасным берегам созерцания, то другой дороги он искать для себя не будет и почтет за честь назваться поэтом, не дожидаясь благоволения свыше.
Для него понятие гражданской свободы сообразуется с возможностью излагать свои внутренние порывы, не оглядываясь на покровителей, и самого себя считать центром вселенной, по крайней мере, вершителем собственной судьбы, чтобы ни перед кем не заискивать и не пресмыкаться.
А вспомнили даже не Блока, с его предрекающей будущую человеческую трагедию манерой упрощать мятущуюся в бессмыслице жизнь, а, с чего бы это вдруг, озаботились поиском забаррикадировавшихся от мира денег и наглости власти своими стихами бессеребренников, до которых еще не дотянулись щупальца спрута спецслужб, чтобы и тут контролировать сознание, могущее породить цунами неповиновения одной лишь к месту высказанной фразой или рифмой, чтобы не лишиться в один момент всех своих богатств и мистических достоинств.

подборка

Зачем ты врешь, корреспондент,
Зачем ты врешь, историк бравый,
Возник военный инцидент,
Так кто же оказался правым?

Отштамповал удобный кадр,
Клише навесил многозначных,
Ну кто тебе сказал, что "Град"
Был применен по людям спящим?

Для войн логика важна,
А ты наживы ищешь легкой,
Горит Цхинвал, горит страна
Горит Вселенная, на пленке!

Тебе заплатят, суть не в том,
Что ты продажный и лукавый,
Пропагандистский камертон
С фальшивой клавишей октавы.

Война и честь не совместимы,
Пиар на крови не каприз,
Найди в себе и злость и силы
Не врать с экрана, журналист!


Кавказ подо мною... Год назад.

Кавказ подо мною, стою в вышине,
Там где-то гнездятся селенья абхазов,
Грузины бряцают в заморской броне,
Руины Цхинвала в спецназах,

Отсюда мне моря доносится шум,
Мои там эсминцы в дозоре,
Европу и ту под прицелом держу,
Но все в миротворческой зоне.

Орел почему-то о двух головах
Парит неподвижно со мной наравне,
Недавно мы с ним уравнялись в правах,
Ему - облака, а корона на мне.

В ущелье Кодорском зенитки стоят.
Там ниже палатки и морги,
В надежде наивные беженцы спят,
Простит их, конечно, Георгий.

И Терек свирепый уже укрощен,
И лижет утесы в вражде бесполезной.
Отселе я вижу, грозит Вашингтон,
Но знаю, до выборов он не полезет.



Поговори с народом, Президент.

Поговори с народом, Президент,
Сограждан пригласи на саммит
Тех, кто молчит и не бросает знамя,
Тех, кто рожает для тебя детей.

Кто не сбежал, как крысы с корабля,
А тихо у дворцов твоих спивался,
И обрастал лохмотьями раба
И ненавистью к правящему классу,

Кто, взяв булыжник, не к тебе пошел,
Наслушавшись речей твоих публичных,
А в заводи у стен твоих кирпичных,
Топить национальный свой позор.

Спроси у них, ведь ты же не спросил,
Готовый совещаться с кем угодно,
Но только не с народом тех Россий,
Кто согласился на твою свободу.


Суд Юпитера.

Чтобы вот так по всем каналам,
Вернуть чиновника на место,
И осадить, чтоб понимал он,
Кто из какого сделан теста,

То, что позволено Юпитеру,
Быкам позволено не знать,
А приговор суровый, видимо,
Казнить, помиловать нельзя

Того, кто репликой ответной
Добавил что-то сгоряча,
Посмел различий не заметить
Не попытался промолчать,

На что надеялся, рассчитывал,
Солдат, не знающий устав,
Как обвиняемый в защите
На суд Юпитера предстал.



Я желаю тебе, Москва.

Той безликой, безвольной Москве
Я желаю еще лет на двадцать,
Чтоб Лужков, несменяемый мэр
У руля продолжал оставаться.

Оттеснив в подворотни народ,
Разъезжал бы в своих лимузинах,
Вертикали надменный эскорт
Насаждался бы грубо и зримо.

Чтобы каждый бездомный москвич
Ликовал от величия власти,
Чтоб на уровне кода постичь
Мог себя неустроенной частью.

Чтоб кому-то оваций леса
Над страной, что орлиные перья,
Утверждали бы право решать
За других, за эпоху, за время.

Не такой ты должна быть, Москва,
Этих жутких историй столица,
Не батуринских строек оскал,
Не надежда безлюдных провинций,

Не притихшая тайная спесь,
И в деньгах укрощенная гордость,
А рекой триумфальных торжеств.
И трибуной свободы народной.


На поле брани Конституций.

Стоят столбы, веревки в мыле,
Сосновый пахнущий настил,
И строй железных конвоиров
Из замахнувшихся дубин,

Сквозь них отсеет и пропустит,
Не дрогнет властная рука,
На поле брани Конституций,
Где кровью каждая строка,

Где триумфальные знамена
Затопчут толпы воронья,
Но всех запомнит поименно
Лишь тридцать первая статья.

И молчаливым обелиском
В столичный впишется гранит,
Здесь был, и далее по списку,
Повешен, ранен и избит.


Чем жрать и лопаться от жира.

Не раз, не два, не знаю, сколько,
Твердили нам про это Сколково,
Еще все помним мы Петра,
Он первый говорил про то нам,
Что без своих в стране Ньютонов
Не быть России у руля.

Прошло, как видите, немного,
Мы все еще идем не в ногу,
А то и просто, отстаем,
Когда бы нам иметь проекты,
Мечтательные наши предки
Не упрекнули б нас ни в чем.

И вот теперь есть инкубатор
С инфраструктурой и зарплатой,
И тема вроде бы дана,
Модернизировать Россию,
Начальство снова попросило,
На размышление - ни дня.

Сурков собрал столичный бизнес,
Не посмотрел на нефть и кризис,
Что рядом все-таки Москва,
И мы предложим аутсортинг
Технологичности высокой
И трансформацию ума.

Пусть скептик громко восклицает,
Какой-то Альгемайне Цайтунг,
Что нет научных перспектив,
Чем жрать и лопаться от жира,
В науку все-таки вложили,
А там найдется креатив.


Тут не ЖЖ вам и не Твиттер.

Открылся форум ежегодный,
И что-то будут обсуждать,
Модернизацию доходов,
Она нам, кажется, нужна.

Еще, конечно, нужен Питер,
И так, чтоб вышел Президент,
Тут не ЖЖ вам и не Твиттер,
Омон, милиция везде.

Теперь мы стали все другими
С правами все у нас окей,
Коррупции не тянут гири,
Но вспомнить надо и о ней.

Вот в ВТО бы нам внедриться,
Нам аутсайдерство не в прок,
Пошли бы ваши инвестиций
Для размножения Европ.

Давно на вещи смотрим трезво,
И членство наше впереди,
В единстве наших интересов
Мы вас сумеем убедить.

Учить Россию бесполезно,
Но мы на правильном пути,
Экономических диверсий
Даешь модели воплотить.


Правовой нигилизм.

Мы не рабы, скажите, кто мы,
Стране какой принадлежа,
Мы игнорируем законы,
А надо в них соображать,

Язык политики нам труден,
Для обывательских мозгов
Работой целых телестудий
Попроще подбирают слог,

Как долго, помню, разъясняли
Нам этот ВАУЧЕРный блеф,
И что зовемся - РОССИЯНЕ,
И должники у эМВеэФ.

Как долго мучил ПЛЮРАЛИЗМ,
И так не понятым ушел,
Переживали за Бориса,
Но не осилили ДЕФОЛТ.

А Who is Путин очень долго
Европе было не понять!
Куда уж нашим бестолковым
На рожу в зеркале пенять.

И снова жизнь полна сюрпризов,
Осмыслить вроде бы должны
Суть правового НИГИЛИЗМА
У вечных лидеров страны.

Наверное, есть такой заказчик,
Вносить неразбериху слов,
Прав непонятных многозначность
Вредна для психики рабов.



Поговори с народом, президент.

Поговори с народом, Президент,
Сограждан пригласи на саммит,
Тех, кто рожает для тебя детей
И выживает, не бросая знамя,

Кто не сбежал, как крысы с корабля,
А тихо у дворцов твоих спивался,
И обрастал лохмотьями раба
И ненавистью к правящему классу,

Кто, взяв булыжник, не к тебе пошел,
А в заводи речей твоих публичных
Топить национальный свой позор
Обманутого в ожиданьях чистых.

Спроси у них, ведь ты же не спросил,
Готовый совещаться с кем угодно,
Но только не с народом тех Россий,
Кто согласился на твою свободу.

Почему я против Каддафи.

Ливия не должна быть разрушена. В этом весь секрет живучести Каддафи. Мало того, ни НАТО, ни поддержавшая НАТО ООН таких целей не преследуют, продолжая наносить авиаудары по ливийским объектам.
Так легко и заманчиво поплясать на фюзеляжах сбитых бомбордировщиков, но сбитых бомбордировщиков нет, как бы кому не хотелось. В любой войне важно, не кто первый прекращает действия, а что остается потом тем, кто вообразил себя победителем.
Как просто потрясать формулировками агрессии, лживостью заверений, обвинять в убийстве мирных жителей, которыми тот же Каддафи мог воспользовался как живым щитом, в отсутствии совести, оправдывая бессменного диктатора.
Вся эта политическая трескотня отдает нафталином поднятых на свалке истории методов освещения второй мировой войны, и которыми до сих пор не брезгуют российские спецслужбы в продвижении своей идеи суверенности и невмешательства.
НАТО пугает, а Каддафи блефует, оказавшись в ловушке, нажимая на "высокий боевой дух" ливийских патриотов. НАТО играет, дергает за ниточки бравурного самолюбия, прекрасно осведомленный о количестве и характере вооружений, желая обойтись малой кровью. Куда побегут эти гастарбайтеры Каддафи, если завтра в Бенгази войдут танки.
Как все знакомо, прямо по советским книгам, и листовки с призывами не сдаваться, и враг должен видеть, что "у нас" работают учреждения, бесперебойное снабжение продуктами питания, и дети ходят в школу, и учителя получают зарплату.
Европейцы больше не поддерживают Обаму, еще бы, им не нужны беженцы на своих границах, Обаму не поддерживает и собственный Конгресс США, цели достигнуты. Блокада экономическая и продовольственная будет поддерживаться одним лишь американским присутствием, и Каддафи непременно будут судить.
Никакая суверенность, никакая "сплоченность народа вокруг своего национального лидера" не оградит преступника от возмездия, какой бы оптимизм он не распылял вокруг себя.

Их иногда с модераторами путают.

Из чего делают гражданское общество.
Гражданское общество, это так, либо оно есть, либо его нет. Но у нас все по-другому, если чего-то нет, то его надо сделать. Хоть из пальца высосать.
На этот раз Живой журнал попался под горячую руку. Ну и, кто у нас там идеологией занимается, в смысле отсосами, ну не могут они ждать милости от природы. Вот и подрядили армию безработных журналюг шастать по интернетским новостям и сообщения писать, как будто люди сами эти новости прочитать не могут. А чтобы была видимость обсуждения, наняли опять же комментаторов и дали им добро на все гнусности ради высокой цели. Тут их весь интеллект и выкладывается.
Наймиты-комментаторы ЖЖ распределили себе этих журналюг и пасутся, так что их всех пересчитать можно, кто у кого, сколько этих переписчиков и передатчиков в журнале имеется, как попался примелькавшийся комментатор, так палец загибай. Их иногда с модераторами путают, а скорее всего они и есть эти самые модераторы комментаторы.
Они даже юзерпики свои не меняют, так и шпарят один за другим у всех, да еще соревнуются, кто первым окажется под постом.
Человеку с улицы сразу и не догадаться, что тут делается, и каким боком все выходит. Думает, надо же, свобода, обсуждают, высказываются, и чем откровенней, тем натуральней, под народ косят. И даже чего-то добиваются, кому-то может показаться, за страну болеют, о будущем беспокоятся.
Появится новенький, а ему пыль в глаза, набегут, наговорят любезностей, а где он дальше, канул ли в пропасть, или как дурак посты никому не нужные пишет.
Большая это беда, когда человеку не с кем общаться. Это же не просто дневники, во сколько встал, когда лег. А тут все сами по себе, сами с собой разговаривают, с вымышленными собеседниками, обращаются к кому-то, думают, что эти друзья у них есть.
Есть, конечно, в списке друзей молчаливые соучастники большой идеологической аферы, под названием гражданское общество.

Мир другими глазами.

Комментировать - самое последнее дело, это уже когда язык заплетается и в голову ничего хорошего не лезет. Тогда только остается "вякать" на луну, на судьбу, на местных чиновников и на Путина. Но застолбить им, комментаторам, себя надо.
В этом убедилась, как только перестала писать комментарии. Это как ощущения алкоголика, живущего неделю без спиртного. Мир другими глазами. Будто вышла из тоннеля на свет и вздохнула облегченно, рывок сделан.
Следующий шаг, не читать комментарии других, заражают. Это такой язык абсурда, когда мыслей нет, а только эмоции и в основном восклицательные, потому что отрицательные эмоции автору поста не нужны, их можно только на другого комментатора обрушить, как случайно вылитое помойное ведро в форточку. И завязать "срач", на который сразу сбегается куча зевак, одним от нечего делать, а другим опять же свои отрицательные эмоции куда-то скинуть.
Автор же, когда натыкается на чей-то "взахлеб", тоже не может остановить себя от соблазна, но в отличие от тупых комментаторов, он в теме, поэтому ему ничего другого не остается, как констатировать эту тупость.
Читать комментарии, более того, признак дурного тона, это все равно, что бульварная пресса, сниженная, вульгарная, ненормативная лексика, плохой слог, узко-стилистическое однообразие, преимущество тюремно-базарного порядка. Приличному человеку там делать нечего. Не уважать себя.
А как все липнет, мат, словечки всякого рода, позиция гавкающего из конуры цепного пса, подобие разъедающих эрозийных вирусов, которые проникают и убивают речь.
И что интересно, что эти борзописцы о себе думают, это же прямо изречения какие-то, шизофреническое вещание, предсказания космологические, но в основном панорама такой всероссийской эротики поголовного, масштабного изнасилования.
Самое слабое у человека место, речь. Незащищенное, открытое и предательски обнажающее всю его гнилую внутреннюю сущность, которую он называет душой.

Суета сует.

Свои обещания надо сдерживать раньше, чем их произнесешь. Никто за язык не тянет. Сказала, что больше не напишешь ни одного комментария, значит не напишешь.
Но я не убеждена, что именно мои комментарии не нужны. Журнал потому и "живой", что есть возможность комментировать.
Но это так, к слову. На самом деле все намного сложнее. Была не так давно статья у кого-то о засилье журнала журналистами. Даже сравнение приводилось о недопустимой частоте их пребывания на один квадратный метр. А ведь это диагноз.
Вот и ты ощутила последствия этого переизбытка нервных, самолюбивых работяг, которым по роду своей деятельности чуть ли не запрещено писать о себе, а хочется. Ну кто когда обсуждал или жалел эту безымянную сущность, краткое обозначение которой можно при желании обнаружить лишь в самом конце написанной статьи.
Мало того принизительного положения, когда вместо того, чтобы самому оказаться центром публикации, журналист должен неизвестно кого преподносить читателям безусловно как героя, он еще и понимает, что никогда не станет таким героем, а всего навсего функцией отражать вне себя происходящие события. Но с этим журналист мириться не может.
Контент журнала дает возможность такую "несправедливость" устранить, чтобы эта номинальная сущность проявилась в комментариях, и не в простой оценочной фразе или поправке, а в целой тираде, направленной против ничего не подозревающего об этой задавленной протестующей личности журналиста неудачливого комментатора.
Это называется склока. Вот тут он, автор, что называется, герой. Естественно, к нему и отношение, как к герою, всеми такими же с ущемленным самолюбием читателями, которые в силу все того же, но уже читательского положения ограничены самовыражаться.
Сами говорят, что "ни вы ни ваше мнение здесь никого не интересует", и даже не интересно уже, что таких комментаторов в свою очередь должно интересовать. Но именно здесь и зарождается это "злословие", которое характеризует журналистику вообще.
Тот же Оскар Уайльд говорил еще по этому поводу о "дарвиновском законе выживания зауряднейшего", понимая заурядность, как не видеть общего, того, чем богата философская мудрость.
Закомплексованные дельцы новостей, манипуляторы мнений, закулисные организаторы скандалов, - и все это приправлено пустой политической болтовней, на фоне которой, они думают, им удается оставаться читаемыми.
Комментаторство - тоже болезнь, и лучше не допустить, чтобы она перешла в стадию неизлечимости. О своем здоровье надо время от времени не только думать, но и заботиться.

Не ищите врагов вне себя.

Мужик один пост написал в ЖЖ и сидит, ждет комментариев.
Смотрит, какая-то баба ему пишет какую-то чушь, он взял и забанил ее. Смотрит, другая баба пришла и тоже пишет всякую чушь, даже не читает. Что за черт, думает, я тут ищу новости, работаю, для них стараюсь, а они пишут мне всякую чушь. Взял всех и забанил.
Другой мужик, услышал, что война где-то началась, взял ружье и пошел воевать. Победил врага, вернулся домой, смотрит, дома нет, жена сбежала с любовником, дети наркоманы, что за черт, думает, я тут воюю за счастье народное, а они всякой чушью занимаются. Взял и поубивал всех.
Третий мужик увидел, что мужики своих бьют, подходит и говорит:
- Где бы мне найти такой бан и такое ружье, чтобы и своих перебить, вот только сейчас понял, кто мой настоящий враг.
А четвертый мужик, он постарше всех был, посмотрел на все это и говорит:
- Не ищите врагов вне себя. Но и не надо для людей стараться, им ничего от вас не нужно.

Грозостой.

Перед грозой особое затишье.
В первоначальном звуке онемев,
И спрятав под сосновой крышей
Свой нарастающий природный гнев,

Там наверху макушками касаясь,
Туч неподъемных нарастал свинец,
Сойти в поток обильного каскада
Готовился непризнанный творец.

А сосны горделивые вот только,
Уже склонили перед ним себя,
Пытаясь поклонением нестойким
Предотвратить последствия дождя.

Сидели птицы, будто ждали эха,
На каменных облепленных плотах,
Вода одна не сдерживала смеха,
И не боясь тому причиной стать.

Все это приближалось символично,
Врезаясь между соснами и морем,
И будто ожидало только клича,
Чтоб двинуться несметною ордою.

Смочили пыль увесистые капли,
Мгновенно пляж широкий обезлюдел,
Убежищ понадежней все искали,
Чтоб переждать сорвавшуюся бурю.

Тягуче зачастило проливными,
Шурша еще не смоченной листвой,
Чтобы потом обрушиться лавиной
В сверкающий, гремящий грозостой.

Ионами со всех сторон трещало,
Перемешавшись с ветром и дождем,
Как будто необдуманная шалость,
Кому-то наиграться не даем.

Теперь везде гремело не по-детски
Сшибало глыбы ненавистью злой,
И топью заполняло беспросветной
Пространство зараженное грозой.

Чуть на минуту небо расступилось,
Не угодив рассерженным раскатам,
Еще темней пошли зрачки из тыла,
Не затихал воинствующий запад,

И солнце в промежутке озарило
Тьму голубой наивности бездонной,
Чтобы с ожесточенностью звериной
Вновь запустить небесного дракона.

Никто.

Когда вот так, случайно даже
Поймешь, что ты уже никто,
И со своим огромным стажем
Теперь мириться нелегко,

Ты обойдешь злословий угли,
И где-нибудь на пятачке,
Застрянешь все еще в испуге,
Не разведенная ни с кем.

Раз, и в дамках.

Давайте так, поконкретнее, а то слишком непонятно, кто такие народ, и кто такие государство. Давайте по-другому делить, на тех, кто работает, и на тех, кто управляет, хотя тоже говорит, что работает. А есть еще и такие, кто не работает и не управляет. Получается, что тех, кто работает, в два раза меньше, чем всех остальных.
Кто же такое выдержит. И спросить не с кого, почему так, молчат. Народ молчит, раз спросить не с кого, хотя видно, что устал от неопределенности. Раньше говорили, что безмолвствует, но обижается, что за быдло его считают.
Выборы скоро, народ нервничать начал от этого молчания, потому что не видит, кто бы все это ненормальное положение изменил. Опять надавят, и Путина назначат. А что Путин, он ничего делать не будет, у него войска. Он свою вертикаль будет охранять от народа, чтобы не разломали. Уж больно им хорошо за наш счет живется.
Медведев снова хочет президентом, но как всегда, только говорит. И сценарий у него есть, и политическая реформа предусмотрена. Как будто, если в Думе будет больше партий, куда оно денется, это большинство управленцев, не рассосется же, еще больше будет.
Про средний класс начали говорить, класс есть, а партии нет. Нет партии, нет программы, не знает он, куда ему двигаться и как развиваться. Вот ведь как эти партии приспособились, спиногрызы, паразитируют, вот кому эти классы были нужны. А у него партии нет, и не нужна она ему кормить ее, и власть ему не нужна, и голосовать за нее не пойдет. И таджики с узбеками не нужны, и в Чечне он ничего не забыл. Серьезный класс. Если бы у него была своя партия, он бы за своего пошел голосовать, а так не пойдет за чужих.
Вот не знают только, к какому классу блогеров отнести, от них ведь чего угодно ждать можно, всю информацию фильтруют, и все критически. Всегда так, не знают, не знают, а эти маргиналы раз и в дамках со своей кандидатурой Навального, который с какой-то коррупцией все борется.
Ничего предугадать невозможно. Сплошная неопределенность. Определенно только государство, а народ еще поискать надо.

Старый анекдот.

Компания - вещь нужная, ну где еще нахохочешься над старыми анекдотами, но сказанными к месту.
Выдалась солнечная пауза на Балтийском взморье, и весь нищенствующий люд потянулся на природу, дышать и молчаливо общаться со всем тем, что может встретиться на пути.
Эту популяцию можно начинать рассматривать и изучать в электричке. Знания откладываются как бы мимоходом, иногда завершаются несколькими обменными фразами, которые потом наводят на глобальные размышления.
Сестрорецкий пляж отдавал сыростью ливших три дня без перерыва дождей, море где-то там вдалеке синело новыми тучами, зато сколько радости улученный момент приносил этим людям.
Старый анекдот можно даже не рассказывать весь, а только начать, чтобы случайные собеседники доиронизировали смысл. Приходит один мужик к врачу и жалуется, что не может уже. А врач у него спрашивает, сколько вам лет. Семьдесят, чего же вы хотите. Доктор, но у меня сосед, ему восемьдесят, так говорит, что каждый день... . Так и вы говорите... .
Всегда интересно, что о себе говорит человек. Кем он хочет казаться.
Живет где-то в Купчино математик Перельман, живет с мамой и не едет в Стокгольм за своей Нобелевской премией в один миллион. Стыдно ему в бедной стране быть миллионером. Он хочет быть Перельманом.
Всегда ли мы хотим быть теми, кто мы есть на самом деле, одинокими, средних лет, живущими на мамину пенсию. Не достался нам золотоносный участок на Клондайке, и не смогли мы присвоить себе районный Дом Культуры или гостиницу "Россия". Но мы не устаем говорить о своем бывшем по тем меркам высоком статусе, о своих важных знакомых, которым стоит только позвонить, о своих молодых и сексуальных любовницах. Стесняемся своей бедности и нереспектабельности, но не стесняемся лжи, довольные тем уровнем, который сами себе придумали.
Одинокому Перельману и в голову не придет врать, его голова забита другими формулами, тем более собственной маме, а вот компания требует от нас этой лжи, чтобы как-то возвыситься над другими, нам важнее рисоваться перед кем-то, давая возможность наблюдательным людям посмеяться над нашей амбициозностью, скрывающей беспомощность что-либо изменить в своей жизни.

Сказавши в Женеве А.

Наконец-то настал тот исторический момент, когда правительство сделало разворот от уже выстроенной вертикали в горизонтальную рабочую плоскость. В эру справедливости. И двадцати лет не прошло.
Сказавши А, надо осмелиться и сказать Б. У этой вертикали оказывается есть какие-то тайные социальные обязательства перед работающими, что никто о них не знает, и они будут сохранены, мы от них не отступимся.
Вы, работающие, дали нам когда-то карт-бланш, и сделали нашу жизнь веселой и беззаботной, теперь мы, власть, похлопочем за вас перед собственниками, чтобы не сдирали они с вас три шкуры, а хотя бы одну. Но для этого вы должны еще раз нам дать карт-бланш на последующие 12 лет. Иначе не миновать вам увеличения рабочей недели.
Вспомнились между делом интересы трудящихся. И они, оказывается, ни в чем другом не заключаются, как в труде, ну нравится кому-то работать с утра до ночи, так поможем им в этом. Для того и бизнес создавали, чтобы думать вот об этих самых работающих, думать и думать.
Каков он, труд в 21 веке, думают, над раскрытием потенциала личности думают, и за бизнесом следить думают, чтобы те не вышвыривали на улицу отработанный материал преждевременно, чтобы не заболевали те на сквозняках и смрадом надышавшись,чтобы получали какие ни есть пособия по утрате трудоспособности, и над модернизацией будем думать, и зарплаты будем повышать, а вы работайте, и не думайте, безработица вам не грозит, некому у нас в стране работать.
Понятно, что никакой вертикали у вас нет, некуда вам стремиться в высоту, зато вовнутрь свою стремитесь сколько хотите, и знаниями наполняйтесь, и личность свою утверждайте у себя там, в своем рабочем коллективе, и свое гражданское сознание формируйте у себя.
Другое дело, что ничего таким образом не сформируете, в своем собственном котле вариться, для этого и вертикаль, как говорится, но обещаем, что экономить мы на вас не будем, и эксплуатировать в хвост и гриву тоже не будем. Вот она, социальная справедливость.

Нет человека, нет проблем.

Человечество воевало и будет воевать. И никуда от этих войн не деться, другое дело, всегда ли они оправданы. А если они все-таки есть, так ли они хорошо отрегулированы, чтобы быть одним из цивилизованных способов решения конфликтов.
Чаще всего противники видят, что им не прийти к соглашению, не попытавшись истребить друг друга. Нет человека, нет проблем. Но это уже не война, а убийство, следовательно, преступление.
Война всегда была мужским занятием, и больше интеллектуальной игрой, нежели силой, направленной на принуждение. Не случайно говорят, война проиграна.
В войне маячит цель, изменить существующее положение, когда оно кого-то не устраивает, или попытаться сократить число участников отношений, чтобы было легче договориться.
В прежних мировых войнах проигравшими оказывались все стороны, спешно пытавшиеся произвести между собой фактическое территориальное перераспределение, нежели дать моральную оценку ведения войны и ее итогам.
Этика войны и сегодня остается темой не обсуждаемой, а она могла бы остановить многих и очень многих от поспешных решений взаимного уничтожения. Всех устраивает то, что победителей не судят.
В живых остается убийца, он же победитель, и конфликт таким образом исчерпан.
А ведь когда-то во времена не столь образованные и технически не продвинутые существовали и всеми исполнялись другие правила военного соперничества, когда победителем считался набиравший себе очки обманного ведения боев и хитроумными способами избегать их. И никто не считал поражение синонимом слабости. Побеждало милосердие. Какими будут войны будущего, остается вопрос.

Преступление и наказание.

Женщина не может заставить озверевшего мужчину остановиться, она может только убежать от него или спрятаться, или кричать о помощи, уважать женщину может заставить только другой мужчина.
Вот поэтому раньше существовали дуэли, а еще были рыцари, и отцы, которые должны были вести свое чадо к алтарю и передавать ее из рук в руки в другую семью под ответственность любящего мужа.
И долг отца состоял в том, чтобы охранять дочь. Он же должен был наказать насильника, посягнувшего на честь его дочери до свадьбы. И никаких других традиций и других народов не было, чтобы дочерей вышвыривать на панель, подобно Сонечке Мармеладовой, и жить за их счет. А если и было что-то подобное, что описал Достоевский в "Преступлении и наказании", то оно осуждалось, и несмываемым позором ложилось на всех остальных детей не только в этой конкретно семье, но и на весь род, на всю нацию.
В условиях военного времени эти законы никто не отменял, их никто не может отменить в принципе, и никто не имеет права говорить о том, они ему не известны.
Какие это должны быть условия, и какая это должна быть война, чтобы на виду у подчиненных офицеров и солдат, которым было приказано не входить, совершать поругание над еще почти ребенком, и оправдывать это местью за такие же злодеяния врагов, опустившись до их уровня. В условиях военного времени любой другой настоящий мужчина должен был взять пистолет и пристрелить этого полковника на месте, и будь что будет.
Какими же надо было быть запуганными этим полковником, чтобы слышать крики о помощи и делать вид, что это всего лишь прихоть, очередная баба, а баба - не женщина. Она и не человек, она дочь врага, значит и тебе враг.
Для чего воевал этот полковник, хочется спросить, чтобы сравниться по зверству и жестокости с отморозками, захватившими Беслан, или это была не война, а примитивная разборка бандитов, как с той, так и с другой стороны. И чем он, этот русский офицер, был лучше какого-то Басаева, чтобы диктовать тому свою волю.
Не одну сотню лет сталкиваются на Кавказе коренные традиции с откровенным попиранием их чужаками, называющими себя русскими. Не русские это, а отребье, позорящее нацию, которое где-то переодевают в офицерскую форму и посылают вместо себя вести под пули безусых новобранцев, отдавая их тела таким озверевшим бандитам, основное ремесло которых убивать.
С каким лицом этот полковник приходил к жене, к дочери, к сыну, чтобы каждый день видеть на их лицах осуждение, или сожаление, что вернулся, потому что все уже вошло в стадию необратимости и будет отныне только наказанием за совершенное. На его месте даже фашистский головорез-гестаповец застрелился, или сбежал бы подальше, изгнанный своей страной.

Похоронить это бездарно безумное время.

Такое ощущение, что в Сибири кроме Щойгу пожары тушить либо некому, либо никто не хочет, либо так надо. Лес горел и будет гореть, но чтобы огонь возникал то в одном, то в противоположном месте, там потушили, а он тут ни с того ни с сего, такого не бывает.
Выгорают полосы по ветру, ветер меняется, пожар разворачивается. Без ветра огонь гаснет сам по себе, тем более в лесу, не удивляйтесь, ему кислорода не хватает среди бурелома, среди метана.
Такой огонь не потушить ни за пять, ни за десять дней. http://www.city-n.ru/view/191264.html Зачем народ смешить. Лучше скажите, кому это надо.
Что такое Сибирь, это ресурс, это единственный ресурс страны, не будет Сибири, не будет России.
Вот она наша зависимость. Не будет леса, не будет болот, не будет газа.
В то время, когда полстраны горит от преднамеренных поджогов, беспомощное правительство создает народный фронт для собственной поддержки, а эти самые повстанцы опять на коленях, и опять благоговейно взирают на высокопоставленные личности с надеждой на их царскую финансовую благосклонность, и слушают, как эти личности отчитываются победными речами о независимости страны.
Для нас самой высокочтимой личностью должен быть огонь. Это к нему надо взывать о милости, потому что его обуздать невозможно. А другой высокочтимой личностью должна быть вода. Вот она, святость откуда появляется, она на уровне безопасности идет, и никакими правами тут размахивать не требуется, если мы хотим сохранить свою землю, еще одну высокочтимую личность.
Размахивать надо брандсбойтами и бульдозерами, и просеками делянок с ответственными за сохранение и возобновление леса. Дорогами и всем необходимым для тех, кто по этим дорогам будет ездить и жить там захочет. Вот тогда и будем по-настоящему независимыми.
Двадцать лет, срок не малый, пришло время подводить итоги. Тем более перед выборами, тем более после сценария с похоронами Буданова. Переосмыслить в спокойной обстановке и похоронить это бездарное безумное время, чтобы выбрать наконец естественные приоритеты, мир, труд и здоровье, без которых не выжить. А что еще.

Всеобщая мобилизация.

А что, если так посмотреть не предвзято, Путин нам, народу, хороший пример подает. Всеобщую мобилизацию объявил, воевать зовет. И не он один. Партии зашевелились, и те, которые уже есть, и те, которых не пущают. Один Рыжков (надоел) со своей партией народной свободы, не говоря уже о всяких справедливостях, яблоках, патриотах, рот-фронтах, левых и правых.
И все как один за народ волнуются. И даже не-оппозиция, и тоже волнуется, за себя. Сколько ей жить осталось у бюджетной кормушки.
Все делают вид, что за народ волнуются. Только вот сам народ почему-то за себя не волнуется.
Выборов нет, а народу пофигу, конституционные права его оказывается нарушены, особенно на создание политических партий, на площадь выйти без разрешения властей нельзя, а он и ухом не ведет.
Европейцы за наш народ волнуются, они за свой народ не волнуются уже, а россияне им видимо большое опасение внушают своей неорганизованностью, в смысле борьбы за свои права.
У них там так, собрался бороться за права, будь добр, зарегистрируйся. Демократия.
А у нас не регистрируют этих самых народных освободителей, говорят, что никакие вы не освободители, а только народом прикрываетесь.
Конституция - великая вещь. Главное, это право дает, бороться, а так бы без нее и не сообразить, что делать. Протестовать или нет. И чтобы все было легитимно, то есть поддерживаемо свободным большинством. Про народ в Конституции ничего не сказано.
А, так вам легитимность большинства нужна, думает себе Путин, будет вам большинство, умоетесь вы этим большинством. Перед кем это я отвечать там должен, перед каким таким народом за узурпацию власти, сделаю так, что ни один Европарламент, ни одна Европейская комиссия не подкопается.
Не ходят на выборы, сделаем так, что пойдут, жить захотят, пойдут, даже фальсифицировать ничего не будем, загипнотизируем, сонными пойдут, стадом начнут записываться, а мы еще подумаем. Авторитаризм нашли. Такую демократию устроим, на коленях приползут. Никакие защитники им не помогут. Сразу зауважают.
Грозятся, что привлекут к ответственности, что под суд отдадут, что воры мы и жулики, и суды у нас купленные, и больницы мы не строим для народа, и детских садиков народу не хватает. Это еще посмотреть будем, какие вам больницы настроить. Никуда мы не сбежим, ни в какой Китай мы не поедем, нам и здесь хорошо. Пусть едут те, кому здесь плохо.
А чтобы уж совсем не зарываться, объявил Путин о всеобщей мобилизации, чтобы
посмотреть, где он этот народ обитает и что он из себя представляет, и что это за сила такая, которая в нищете и в жуткой экологии живет, и ничего ей не делается, потому что ничего ей не нужно, но зато она, эта сила, всем нужна, и ни одна политика без нее не строится. Вот ведь какие загадки бывают.

Не считайте время мое.

Богу надоело ждать, когда люди докопаются до истины, и решил сам открыть ее. Подзывает к себе верующих и говорит:
- Что вы там все выдумываете, с каких это пор я троиться начал?
- Ну как же, огонь, вода и земля.
- Не было этого ничего, не материален я.
- Ну тогда отец, сын и святой дух.
- Не вмешивайте меня в свои семейные дела, бесплотен я.
- В книге записано, на третий день...
- Не было никаких книг, и не считайте время мое, вечен я.
- Вот эти три качества и славим твои.
- Я не сделал ничего такого, чтобы прославиться, не честолюбивый я.
- Но должно же быть у каждого что-то святое, чему верить.
- Святое люди себе сами придумывают, не верующий я.
- А можешь ли ты сделать что-нибудь во благо для нас?
- Ничего не могу, потому что нет меня.

Перестать заедать колбасой преступную политику.

Под впечатлением ста пятидесяти килограммовых, постоянно жующих женщин и двухсот килограммовых двадцатилетних даунов пытаюсь прояснить себе, куда нас может привести общество потребления, с таким энтузиазмом пропагандируемое всеми известными способами, начиная от рекламы и кончая политическими изъяснениями о будущей благополучной жизни, как будто вся проблема состоит в том, по какай цене мы будем покупать бензин с огурцами, и сколько будут стоить прохоровские ебомобили, которыми Матвиенко вместо квартир обещает заполнить питерские улицы и дворовые пространства, видимо на своем опыте убежденная в лучших их качествах и нужности для бедных студентов и таких же бедных семей, только и мечтающих о том, чтобы погрузиться всем скопом в такое вместилище и выехать на природу или в ближайший магазин с одной единственной целью, а именно жрачки.
Толстым людям можно помочь, убеждают наперебой диетологи, психологи, стилисты и журналисты. Только политики молчат. И начинается озадачивание свиноматок не проблемами тупой и нравственно выхолощенной жизни, а одной единственной целью, видимо, достойной этой жизни, похудеть, то есть отказаться от всех радостей желудочного сообщества, а по сути подвергнуть революционному сомнению его потребительские установки.
Гражданская позиция уже выработала в виде всевозможных диет и ограничений свое видение на свое будущее существование, обеспокоенная не только самосохранением, но и смыслом более возвышенным, нежели дробное питание, отказ от хлеба, макарон и соли, меда вместо сахара, овсяной каши на воде, замена утраченных женских гармонов на продукты сои, зеленый чай, утягивающее белье, золотые иглы и серьги.
В поисках мотива для похудения, граждане по существу отказываются от предложенной перерабатывающей модели общественного устройства, и зовут к рациональным ограничениям и к всевозможным торможениям неуправляемого насыщения не только едой, но и всем прочим, что успело выработать человечество, преследуемое страхом своего исчезновения.
Долго жить, значит жить правильно. А раз это все приводит к депрессиям, значит, неправильно, и надо менять жизнь, сосредоточенную на накопительстве. Что-то есть умное в том, что растут цены, а есть ли у нас другой способ измениться, очевидно, что нет. Пока нет, до тех пор, пока Прохоров вместо машин не начнет строить экологически чистые районы, а Матвиенко не уйдет на пенсию, а люди перестанут заедать колбасой преступную политику .

Сказка. Зеркало.

Давно это было. Прилетели на Землю инопланетяне. Походили, пообщались и поняли, что земляне все кого-то ждут и верят, что тот, наконец, прилетит, объявится воочию.
И решили они людям помочь. Они спросили, хотели бы они увидеть своего кумира. Люди радостно согласились. Тогда инопланетяне принесли большое зеркало, которое нашлось на корабле, и попросили одного из людей заглянуть в него. А так как к тому времени люди еще не знали, как изготавливаются зеркала, для них это было очень удивительным, кого-то увидеть там.
Это и есть ваш бог, сказали инопланетяне и улетели, оставив людям большое зеркало.
С тех пор, всякий, кто заглядывал в него, видел самого себя, хотя и верил, что это и есть тот самый бог.

Нет на него ни Гоголя, ни Достоевского.

Теперь поняла, почему все с этими блогерами носятся. И Медведев их обхаживает, и телевидение мимо не проходит, и менты боятся. Народ опасный. Подзатыльников не надаешь, за ухо не потаскаешь.
Сидит такое чмо за компьютером, никто его не видит, никто о нем не спросит, никто его не любит. Да еще весь в паутине запутался, плесенью покрылся, пылью запылился. И как ему прикажете жить, этому еще одному маленькому человечку, нет на него ни Гоголя, ни Достоевского, чтобы прославили или на худой конец внимание бы обратили.
А он между прочим не лыком шит. Он не простой кнопконажиматель, он этому делу учился, а еще долго старался, и вообще у него чутье на эти самые пароли, вирусы и сбои программы, интуиция.
Нет, он не взломщик, он народный мститель. Он один может, например, весь Пентагон на уши поставить, или педофила вычислить, или с банком валютой поделиться, а чо. И войну может начать, или предотвратить, мировую.
Ему до всех этих оппозиций, мата и политики как-то фиолетово, но он заступник униженных и оскорбленных. У него в руках весы правосудия, а вы думали у кого, у богини Фемиды, щас.
Вот и носятся с ним, потому что боятся, невидимый он, мистический и неуловимый.
И власть к ему на поклон идет, и время в его услужении, и сравнить его не с кем, разве что с тем, кто выше всех там где-то в облаках мотается. Вера такая новая пробивается, или старая реальностью обрастает.

Сицилианская защита.

Путин встречает Медведева и достает шахматы:
- Ты в шахматы хорошо играешь?
- Играл когда-то, а что?
- Что такое сицилийская защита?
- Не сицилийская, а сицилианская. Сицилийская, эта мафия такая была.
- Какая разница, давай, ты за черных, я за белых.
- Черные обязательно навяжут тебе контр-игру.
- Придется согласиться.
- Ты должен идти на любые жертвы, чтобы удержать инициативу.
- Не должен, но придется.
- Ни в коем случае не стоит недооценивать противника.
- На это не надейся.
- Черные будут бороться не только за равенство, но и за центр.
- А что если предложить асимметричную позицию?
- Верно, ты уже начинаешь разбираться.
- И сделать соответствующую рокировку.
- Это приведет к острой тактической борьбе.
- Черные мне могут нанести контрудар в центре.
- Тебе надо ударить первым.
- Знаю, нападение - лучшая защита.
- А почему ты думаешь, что черные не ударят первыми?
- Они не знают о сицилийской защите.
- Не сицилийской, а сицилианской.
- Какая разница.

Парад менталитетов.

У каждой нации свой менталитет выработан. Веками такое человеческое качество создается, и чем "закрытее" общество, тем этот "склад ума" более устойчив и менее разнообразен.
Открытое общество своего особого менталитета не должно иметь. Чаще говорят о параде менталитетов. Что же касается российского общества, то ни о каком параде менталитетов тут говорить не приходится.
Наличие ментальности всегда можно подтвердить в отношении человека с животными, здесь, как говорится, ничего не скроешь, особенно с собаками. "Вход с собаками запрещен" (только для белых), "Собачий корм", "собачья радость", специальные коврики, правила гигиены, требования подчиненности (голос хозяина). Пробивается и уравнительное отношение, собака - член семьи, друг человека, но все они так или иначе устанавливают дистанцию приближения, за границу которой заходить нежелательно и опасно.
Архаизм явный, но обоснованный разницей в уровнях развития, с одной стороны, а с другой все-таки отличия видовые, биологические, самой природой предусмотренные, и смешения потому и не желательны, что невозможны.
Но что происходит в человеческом обществе, оно складывалось вначале в условиях именно такого общения, а затем под кальку перенесло его на захваченные или примкнувшие племена, сформировав колониальный менталитет и менталитет метрополии, чаще всего основанный на расовых различиях.
В отличие от животных, у человека такое сосуществование не осталось консервативным и нашло выход в различных национальных смешениях, заставивших пересмотреть социальные установки, но сохранить неявную дискриминацию небелого населения, которая выливалась в особых местах проживания, ограничении на образование, использовании на работе низкой квалификации.
Российское общество идет другим путем. Если все идут вперед, то оно идет почему-то назад, даже не размышляя, что любая параллельная дорога не является другим путем, а простой возможностью идти рядом. Российское общество ищет свои ценности в прошлом, успокаиваясь архаикой как наличием традиций. Но вот откуда в этих пресловутых традициях была обнаружена расовая иерархия, чтобы повально ей следовать и строить сегодня свои отношения с народами, согласившимися жить с русскими под одной крышей, непонятно.
Непонятно и то, что правило одной капли крови в этих традициях и не ночевало, тогда как пренебрежение даже не по цвету кожи, или по разрезу глаз, а именно к чужой культуре расцвело как никогда ярко.
С одной стороны уравнительные, дружественные стандарты отношений, с другой стороны внутреннее, трудно скрываемое неприятие. Говорит ли это о нашей собственной культуре, или вскрывает противоречия, исторически глубоко засевшие, но прислушаться к которым просто необходимо.
Не получается у нас "единого" дома под одной крышей. Но уверены, пес должен знать своего хозяина, бунт на корабле невозможен. А бунта и не будет. Потому что нет больше менталитетов, а есть вынужденное ассимилирование в преобладающую нацию, которая никогда не будет родной. Отсюда и отношения к ней враждебные, не заинтересованные в ее благополучии, поджечь, взорвать, обгадить, насолить.
И если допустить, что в каждом россиянине есть хоть одна капля чужой крови, он ничего не сделает для ее благополучия, а только для ее развала.

Аксиома богатства.

Может быть кто-то не в курсе, как работает бизнес, для которого прибыль является основным стимулом данной экономической деятельности, но всякому даже не посвященному человеку понятно, что бизнес не должен противоречить простым человеческим законам существования. Бизнес не должен угрожать жизни остальных, не вовлеченных в него людей.
Какой бы не была доступной для каждого эта аксиома богатства, почему-то российскому бизнесу надо это разъяснять отдельно и с самого начала.
Думаю, что никого не устраивал "дикий" капитализм, который шел по трупам, присваивая народное достояние самым преступным образом; никто такого озверения и не планировал, стихия захватов возникла самостоятельно, ощутив полную бесконтрольность со стороны лиц, назвавших себя в тот момент государством.
Сказать, что эта стадия благополучно пережита, значило бы само-обнадежиться, расписавшись в бессилии. Бизнес из этой стадии выходить не хочет по двум причинам.
Во-первых, из-за той же государственной бесконтрольности, которая дает возможность обогащаться и ничем не ограничивает созданный класс собственников, а во-вторых, абсолютной неспособностью отечественного бизнеса освоить другой, цивилизованный способ получения прибыли, а именно с помощью высоких производственных технологий.
За не имением в России рабочего класса, за счет эксплуатации которого капиталист не так давно по меркам истории наживал себе несметные богатства, современные дельцы все свои помыслы заточили на бюджет, разворовывать который считается делом чести и достоинства каждого россиянина, являясь конкурентом разве что у государства.
Само же государство не может заставить собственника модернизировать его личное производство, потому что приобреталось оно им для совершенно других целей, для перепродажи заграничным инвесторам, в основном.
А сам по себе торгово-спекулятивный капитализм никакими технологиями не озадачивается, разве что только интерьерным комфортом, который умело слизывает с Запада.
Вот и получается, что нет в России никакого бизнеса, кроме коррупционных чиновничьих схем, и если уж бороться, то не с коррупцией вообще, а с правительством в частности, требуя обеспечить народу высокотехнологичную трудовую занятость, а не предлагать ему торговать зарубежными безделушками в палатках и ларьках, называя это малым бизнесом.

Не знаю. что на меня нашло.

Меня эти верующие забавляют. Погода хорошая, даже тепло для первого летнего дня.
Перед нами обмелевший залив, так и хочется сказать, Сестрорецкий, чистый, но абсолютно не уютный, громадный пустой пляж и случайно подобравшаяся компания еще не совсем старых, бодреньких пенсионеров.
- Ну-ка, ну-ка, расскажите мне о первородном грехе. Не знаю, что на меня нашло, что решила поддержать религиозную тему. Обычно стараюсь обходить стороной и помалкивать, ну верит человек, это же хорошо. Только вот почему-то не понимает, во что он верит, или чему верит. Тут ведь полно смыслов.
Смешно смотреть, как еще не обмякший и, видимо, в прошлом ловелас, с внушительным крестом на длинной двойной золотой цепочке, со школьной старательностью пересказывает мне библейский миф об Адаме и Еве.
- Так в чем грех, ребенок только что родился, почему он грешный? Дался им этот первородный грех. Но на полном серьезе этот, наполовину обнаженный, я назову его Адамом, рассказывает мне сказку о сорванном яблоке с дерева познания.
- Но это же аллегория, не выдерживаю я, Ева. Адам по профессии судовой механик, литературное творчество для него забытая не осуществимая, но мечта, а тут ведь так просто, не послушались и наелись этих самых яблок с дерева познания. А я-то думаю, чего это по весне так яблок хочется.
- Давайте так: они познали друг друга. Смотрю, мой Адам как ребенок, оторопел даже, он так и думал, что дети нарушили отцовский запрет, за что и были изгнаны из рая.
Не такая уж старая эта библия, думаю, родственные связи были запрещены еще в племенных языческих образованиях, непререкаемое табу. Библия могла содержать, чтобы передавать будущим поколениям, те существующие в то время нравственные положения, интерпретируя их в различных фантастических раскрасках.
Тут до ловеласа наконец доходит, что брат переспал с сестрой, это и есть первородный грех. Он просто сражен, но не самим действием брата по отношению к сестре, а своей хорошо сохранившейся наивностью.
-А греха-то ведь нет, подливаю я масла в огонь библейского познания. А вот так, нет его, потому что нет кровосмешения, табу не распространяется на глиняных кукол, Адама и Еву, которых просто вылепили и каким-то образом оживили, словно эмоциональных взбунтовавшихся киберов.
- Как же ты читал и не прочитал, что не рождены они матерью, а созданы одним творцом-отцом-одиночкой. Адам даже привстал от напряжения извилин.
- Выходит, и греха на нас нет?
- И каяться нам не в чем, добавляю я. И наказывать нас не за что. Вот ведь что получается с этой верой.
- А то что крест на себе носишь, лукавишь значит, не положил ты на себя крест еще, раз загораешь тут на пляже, солнце ловишь и женщин молоденьких в упор рассматриваешь. Не знаю, снимет ли он крест свой следующий раз, как я сказала ему, думаю что снимет, если этот раз еще будет, не следует себя хоронить раньше времени.