Путин с нами говорил. Частушки.

Путин с нами говорил
О делах житейских,
Сам себя переводил,
Как на арамейский.

И, наверно, тоже ждал,
Как Христос, поклонов,
И ретивых охлаждал
Логикой законов.

Государственный ликбез,
Заодно - разрядка,
Очевидности прогресс,
Торжество порядка.

Никаких особых фраз,
Лозунгов и тостов,
Как-нибудь на этот раз
Разойдемся просто.

Всем давно уже и так
В сущности понятно,
Он - начальник, я - дурак,
Но звонить приятно.

Он - элита, ты - народ,
Жаждущий чего-то,
Справедливости и квот,
А тебе - отчеты.

Эту к телу не пришьешь,
Как в боях награды,
Для тебя святая ложь,
Лучше всякой правды.

Акварель.

Березка первая желтеет,
За нею высветлится клен,
Из всех цветов оранжереи
Здесь предпочтительнее крон.

Осинка солнцем остановит
Среди еловой темноты
И вечной зелени сосновой,
Поманит блеском золотым.

Дубок, охрится, засыхая,
За лето вырос он слегка,
И, неохотно засыпая,
Не ищет сочного мазка.

Творец осеннего пейзажа
Спешит на холст запечатлеть
Оттенки сутолоки праздной,
Нарядов ярких дефиле.

Но где-то кистью незаметно
Оставит маленькую щель,
И холод северного ветра
Ворвется в эту акварель.

Ответ солдату, ко Дню Победы.

Хочу ответить вам, солдату,
Еще живущему сейчас,
И сохранившем в сердце дату,
С какой победность началась.

Вы шли, ползли в грязи и мате
По лесостою под Москвой,
Не зная, кто за все заплатит,
Кто враг, кто друг, а кто герой.

Текли рекой кровавой трупы
У стен, вознесших Сталинград,
А выжил в этой мясорубке
Стальных наручников диктат.

Боялись голода и смерти,
Глухих сибирских лагерей,
Патриотизмом страха меря
Шаги истории своей.

Скрывали схваткой дипломатов
Шизофренический зашор,
Гноя в генсековских палатах
Талант России и позор.

Здесь мало тостов горделивых,
Война не кончилась, солдат,
За землю, веру, справедливость
Держи покрепче автомат.

Дерево.

Жизнь похожа на дерево.
Может быть, и похожа.
Кем-то умелым сделана,
Но это ему не поможет.

Кто-то придет с топориком
И срубит его под самый...
И сделает кухонный столик,
И будет ужинать с мамой.

Или, необеспеченный,
Только чтобы согреться
Зимним, холодным вечером
Костер устроит из деревца.

Или, придет богатый,
Спилет, разрубит на части,
Страну обеспечит бумагой
И хвойной, полезной пастой.

Или, мы все - деревья,
А тех, с топориком, нету,
В кольцах считая время,
Размножимся по планете.

И будем мы состязаться
За место свое под солнцем,
И снова будет казаться,
Что кто-то придет и сломит.

Иллюзия.

Кто-то из политиков открылся,
Технологий пряча мастерство,
Что народу надо бескорыстно
Говорить, что это все - его.

Чтобы обездоленный и грешный,
Хоть иллюзий ощущал права,
Виртуальной собственностью тешась,
Забывал о сущности раба.

Поднимал пласты патриотизма
Из глубин сознания, и мог
Отводить от пересчетов с жизнью
Свой убогий, криминальный мозг.

Пребывал в евангельском блаженстве,
В куче либеральных нечистот,
И спасал отчизну от нашествий,
Диарейный не щадя живот.

Дума, физика и экстремизм.

Если мы стоим у края,
Значит, крайними зовемся.
Значит, нами помыкают,
Значит, нас всегда заносит.

Крайним крайнее пристало,
Средним среднее идет,
Эта физика простая
Нас в политику ведет.

Конформист не станет спорить,
Понимает, бесполезно,
И прикинется покорным,
А на самом деле, трезвым.

Посмеется электрону.
Вечно плавающему где-то,
Непрактичному фотону,
На границе тьмы и света,

Им легко, они пустые
В оболочке ядер грузных,
Словно вечные связные
Экстремальности диффузной.

Понимает, незаконно
Их держать на поводке
И карать за то, что дома
Не сидится на витке.

Их задача, максимально
Быть готовыми к всему,
Но увы, за экстремальность
Привлекают их к суду.

Да, увы, сегодня Дума
Подписала им вердикт,
Экстремизм - это дуло,
Приводящее в конфликт.

Власть не любит безнадзорных,
Слишком ветреных особ,
Упекает их на зону
От сомнительных свобод.

"Былое" и Дума.

Новгородское вече,
Петербургская Дума,
Исторический ветер
Возвратился оттуда,

Где цари либералы
Отдавали народу,
Не поднявши забрала,
Дорогую свободу.

Выбирали умнейших,
И на слово богатых,
Зачастую  - старейших,
Зачастую - без платы,

Потому что достали
Вечных прихотей споры,
Потому что устали
От войны и раздора.

Создавали законы
Справедливости ради,
Но все больше окольно,
Чтобы дышло приладить.

Оббирали по букве,
Несогласных гноили,
Из указов как будто
Вертикаль возводили.

Государственным флагом
Прикрывали убогость,
И горланом двуглавым
Воспевали жестокость.

А когда подменили
Царя на Советы,
Вертикальные шпили
Воспели поэты.

Умирали вожди,
Всех равнявших на дуло,
Чтобы выжить и жить,
Нам нужна была Дума.

И опять череда,
Все с поправкой на сытых,
Дума, дума не та,
А былое забыто.

Выбираем опять,
И не знаем, кого,
Почему доверять
Не спешит большинство?

Не орлиный полет,
Не имперская спесь,
Если есть народ,
То и Дума есть.

Марш несогласных 3 марта 2007 г.

Нас позвали на митинг
К Большому концертному залу,
Чтоб коварство политики
Подкрасить кровавым пожаром,

Чтобы площадь Восстания
Октябрем заалела, как прежде,
И слепое, послушное стадо
Повалило из хрупких манежей.

Под щиты и дубинки Омона,
Под знамена фашистских свастик,
Под мишени того полигона,
Где сценарии ставятся властью.

И цинично стволы паппараци
Заносили в историю смуту,
С обоюдным числом провокаций,
С перевесом игры неподсудной.

Вот такие спектакли зреем
Под открытым балтийским небом,
Нам всегда подавали зрелищ,
А у нас не хватало хлеба.

Пришельцы.

Фантастические романы
О набегах крутых пришельцев
На космическом поле брани
Нам открыл еще Боря Ельцин.

И откуда такое вышло,
И накрыло нас, как цунами,
Обитали мы где-то выше,
А они проросли под нами.

Паутиной связав липучей,
На паек посадив убогий,
Нас отстреливали поштучно
Возлетевшие снизу боги.

Современные парадоксы
Нас реформами истребляют,
А крамольные, злые тосты
После выпивки исчезают.

Кто они? Результат селекций,
Еще начатый Геростратом,
Превосходством грозя немецким,
Над голодным, послушным стадом.

И, в безвыходности порочной,
Остается одно решенье,
Подвести себя, но не хочется,
На космическое самосожжение.

Монблан (Диме Билану).

Когда возможное - возможно,
А невозможное - в мечтах,
Осуществимостью ничтожной
Легко заводится простак.

А та, с которою случайно
Столкнулся где-то в проходной,
Скорее босс или начальник,
Или инспектор над тобой.

А ты действительно поверил,
Что розы ждут тебя в саду,
И настежь отпертые двери
К Монблану звездному ведут.

Молитва олигарха.

О господи, за что
Послал ты мне богатство,
Психичесий зашор
Тупого тунеядства,

Живое существо -
На пику искушений!
Как в детстве баловство
Безудержных хотений.

Ты видишь, я ослаб,
Трудов не прилагая,
От изобилья благ,
По совести страдая.

Я все могу купить,
Мне все кругом доступно,
Любить или судить,
Без прихоти преступной.

Я властью наделен
И зависти подвержен,
Но внутренний надлом
Ржавеет без надежды.

Тускнеет и скребет
Безвыходный азарт,
И нет пути вперед,
А только путь назад.

Дети кричат.

Дети кричат на дворовой площадке,
Выйду, прислушаюсь и не пойму,
Что за проблемы терзают нещадно
И не дают помолчать шалуну?

Много их в очередь на говорение,
Хочется сразу и побыстрей,
Голос подать на свое заявление,
Метя врагов, выбирая друзей.

Много эмоций.. от страха, от боли,
Надо бежать, догонять, успевать,
И перед всеми гордиться собою,
Так, чтобы зависть других вызывать.

Крик, как язык, без особых значений,
Просто сигнальная форма тревог,
Внешних и внутренних опасений,
Первый для них социальный урок.

Если кричат, то уже ненормально,
Не получается блага в семье,
И протестуя сознаньем оральным,
Просят вниманья к себе.

Мы же работаем, делаем бизнес,
Свой, или дяде чужому в карман,
Как защитить эти детские жизни,
Как уличить этот взрослый обман?

Вырастут, страх превратится в жестокость,
Память ребенка запрячется в месть,
И замолчат, пригвожденные сроком,
Тюрьмы и ссылки пока еще есть.

Я подойду на площадку у дома,
Что-то скажу или так посижу,
Мальчик ко мне подойдет незнакомый,
Тихой улыбкой отвечу ему.

Приду я.

Когда это было, чтоб русский,
Проснувшись, на площадь пошел,
И в письменном виде и устно
Одобрил бы рабство душой?

Нас долго водили в колоннах,
Кричать заставляя "Ура!",
Вождям отдавая поклоны,
Себя уверяя - игра.

Внимали мы. спрятав надежду
На лучшую жизнь свою,
Сегодня по памяти прежней
Я снова на площадь приду.

Нет-нет, мы совсем не едины,
Голодному сытый - не друг,
Пойду убедиться, одни мы,
И нас, ротозеев. сотрут.

Как можно законом исправить
Людскую звериную суть,
Калечить, насиловать, грабить,
Творить произвол, самосуд?

Какая устойчивость формы,
Заложенной в силе и зле,
Других не создавшая формул,
Чтоб выжить на этой земле!

Хотим, понимаем, умеем,
Но вдруг пробуждается страх,
Навязчивость черной идеи
Со свастикой в детских руках.

"Мы, русские, духом воспрянем,
В обиду себя не дадим,
Отведаем запаха брани,
Поддавшись идеям благим"

Вот только с врагами загвоздка,
И образы слишком слабы,
Нерусских-то малая горстка,
И то, от нелегкой судьбы.

Гимн патриотов.

Славлю отечество, кровью вспоенное,
Лихом и бедностью не покоренное,
Духом протеста наполню аорты,
Славлю гражданский союз патриотов!

Нечем гордиться, скупили.., продали..,
Родину только еще не украли,
Имя еще не сравняли с землею,
Славлю отвергнувших рабскую долю!

Песни еще не забыты народом,
Выкованным из особой породы,
Славлю не сломленную солидарность,
Верю в Россию, как в вечную данность!

Спасибо за стихи.

Спасибо за стихи, Владимир,
Мне редко посвящают их,
И тем приятней восхищаться ими,
Следя за рифмой образов простых.

Тот, твой герой, он любит наши басни,
Но больше любит сочинять свои,
Экзотикой восточной разукрасив,
Моралью русской все-таки снобдив.

Хитер, прикинувшись невеждой,
Грамматику на юмор обратил,
Не понял он трагедии падежной,
И боль за Родину в склоненьях пропустил.

Я не о том, когда стихи читал ты,
Смеяться перестали все,
Как будто в поведенье стадном
Блеснул рассудка запоздалый свет.

И кто-то понял, есть она, Россия,
В стихах и баснях, в песнях - в языке,
Когда наощупь с чем-нибудь сравнима,
Когда она висит на волоске.

Тогда из тьмы народного сознанья,
Монгольских скул и азиатских глаз
Встают богатыри образованья,
В одну страну объединяя нас.

Я не о том, когда стихи читал ты,
Усы наклеяв и надев очки,
Я слышал, как переполняют капли
Глаза несостоявшейся мечты.

Гнев народа.

Народный гнев на площадь вышел,
Вначале терся по домам,
По телефонным проводам,
Боясь, что кто-нибудь услышит.

Тихонько каждый рассуждал,
Чт о он имеет от рефоры,
Но кроме нищеты позорной,
Другого он не ожидал.

Гнев зрел на праздничном веселье,
От телевизорных острот,
И, повзрослев на целый год,
Вдруг принял важное решенье.

Что делать тем, кто виноват
Перед собой за рабство духа,
Но в ком был жив еще солдат,
Готовый пороху понюхать?

И, как Нева из берегов,
Гнев переполнил все подвалы,
Круша парадные причалы,
Волною хлынул на врагов.

Вертелись камеры на Невском,
Заснять пытаясь, как юнцы
В едином всенародном всплеске
Шли по проспектам на дворцы.

Омон стоял, статьи спецназа
Было достаточно ему,
Чтобы гражданскую войну
Начать без всякого приказа.

Гнев выводил людей на трассы,
Плакаты нес, как в октябре,
И Манифесты Карла Маркса
Вставали в классовой борьбе.

А что потом? Нас разделили,
В таблицу рангов разместив,
С экранов нас заговорили,
Конфеткой сладкой угостив.

Но я не верю, гнев народа,
Как в сказке многоликий Джин,
Восстал и вышел на свободу,
Разбив неведенья кувшин.

Гнев сокрушает, как цунами,
Он не боится. не молчит,
И все равно, какое знамя
Положат на российский щит.

Ответ "Апокрифу" на ТВ "Культура"

Два мужика, подвыпив разбирают
Все тонкости полученных обид,
Проклятьями кровавыми карают
Тех, кто своей бестакностью хамит.

Обидные слова, обидные поступки,
"Апокриф" ваш меня остановил,
Чтоб изложить решенное подспудно,
Но вами вознесенное в эфир.

Обида схожа с корнем "убивать",
С корнями "бить" и оставаться "быть",
Но только никогда не забывать
Позора от проигранной борьбы.

Обида - это часть униженной гордыни,
Цинично попранная сильным чужаком,
И клятва на поруганной могиле,
Взведенная бесчувственным курком.

За око око бьющая насмешка,
Обидел, получи, сейчас или потом,
Месть памяти, готовой на издержки,
И сатисфакции уверенный апломб.

Не возносись для прав на униженье,
Не нам судить, мы - пешки и рабы,
Есть правила простого уваженья,
Права на жизнь, у всех они равны.

Патриотам.

Я понимаю, избитое слово,
Похоже на акцию, или на сговор,
Еще и на этом суметь отыграться,
Чтоб ничего не осталось святого.

Нет, я не буду историей клясться,
Памятью прошлых побед наполняться,
А поищу в этом слове такое,
Чтоб человеком сегодня остаться.

Очень хотят господа перестройки,
Чтобы мы жили все на помойке
И на судьбу свою тихо взирали
Сквозь замутненные стекла попойки.

В шахматах есть ситуация пата,
Надо стоять, так как некуда падать,
Надо стоять, каменея, в граните,
Только за камни высокая плата!

Детям Розенталя.

Помню, был учебник Розенталя
На филфаке юности моей,
И, конечно, мы его читали,
И сдавали, вникнуть не посмев.

А недавно слышу о спектакле,
От названья вздрогув озареньем,
"Дети Розенталя", как на старте
Перед неминуемым забвеньем.

Жили мы, любили, говорили,
Языком в падежье не склонясь,
Завещая чуткое горнило
Детям, как осознанную страсть.

Сжат и прост, без пафоса и боли,
Скандалист, писатель и поэт,
Как снаряд, просчитанный для боя,
Для дипломатических побед,

Но всегда - отечественность дыма,
И природы тонкая деталь,
Мы давно в театр не ходили,
Там другой, конечно, Розенталь.

О мой народ, остановись!

О мой народ, остановись,
Назад спокойно оглянись,
Твой дом горит, горит земля,
Не уходи, врагов кляня,

Не уходи, кляня террор,
Вовек не смоется позор
Для беглецов. В каком плену
Ты проклял веру и войну?

Куда, спроси себя сейчас,
В чужое платье облачась,
Зачем, скрывая часть лица,
Ты покидаешь дом отца?

Они, не ты, пришли к тебе,
Чтоб приручить тебя к ноге,
И не скрывал свой дерзкий план
Тот европейский оккупант.

Не уходи, твоя вина,
Что в дом к тебе пришла война,
Что кроме камня и мотыг,
Другим сражаться не привык.

Не заслонил свой бедный дом
Ответным ядерным щитом,
За тупость и овечий страх
Не помогал тебе Аллах.

Тех отыщи и накажи,
Кто землю отдал за гроши,
Кому, как богу, доверял,
Того, кто предал и продал.

Чужое не преодолимо,
Чужую песню не споешь,
Чужое солнце светит мимо,
Чужое сердце не проймешь.

Но сила племени людского
Всем разногласьям вопреки,
В поправках старого закона -
Когда мы вместе, мы крепки!

Когда нам стены помогают,
И мы на поле, на своем,
Всегда законно побеждаем
И гимны Родине поем!

Ветер восточный.

Ветер сегодня восточный,
Не слабый, но и не сильный,
Но очень даже настойчивый -
Сушить осеннюю сырость,

Разбавить грибную плесень,
Замшелость и ядовитость,
И сытость спокойного леса,
Дремучую деловитость.

Дует с Востока вольность
Горных, седых разломов,
Никем не подсчитанный возраст,
Вечностью страсти раскован.

Ветер восточный пахнет
Порохом, шелком, конями,
Духом созревшего мака,
Витающего над полями,

Ветер восточный - редкость,
Желающая заблудиться,
Попавшая сдуру в клетку
Огненная жар-птица.

Не выжечь ей этот сумрак,
Холодной усталости сон,
Не терпящий лишнего шума,
Пустой суеты колесо.

Западный ветер сильнее,
С моря погоды не ждут,
Внезапно полнеба синеет,
И тучи, как танки, идут.

Запад насмешлив и дерзок,
Мглой покрывает мглу,
В страхе беспомощном держит,
Все превращает в игру.

Волны сметают причалы,
Город на бревнах плывет,
В топях болотных зачатый,
Пьяные песни поет.

С Севера дуют космиты,
Холодно. ровно, темно,
В мистике судеб отлиты,
То, что познать не дано.

Дуют, и все цепенеет,
Камни, проспекты, сердца,
Воля в застенках смиреет,
Вверясь в покорность конца.

Дует бесчувственно Север,
Но чудо бывает всегда,
Звездным сиянием сеет
Алмазы кристального льда,

Узорами тонких снежинок
Хрустальные лепит гробы,
И в утешение жизни
Бессмертья приносит дары.

С Юга ветры не дуют, а веют,
После дождей и снегов,
По-отечески пожалеют,
Отогреют родную кровь,

Будто все мы родом оттуда,
И, как птицы, в чужие края
Улетали с тесного Юга,
Бестолковость и хамство браня.

Разбрелись по земле, изменились,
Но для всех будет памятен рай,
И вина, что легендой вменилась
Непослушным, разлукой коря.

О прощенье никто и не знает,
С четырех беззащитны сторон,
Вести с Юга тайком посылает
Наш когда-то покинутый дом.

Дети растут.

Кажется, мир, соревнуясь в жестокости,
Все изобрел для несчастья людей,
Только забыто несущимся к пропасти,
Будто случайно, о судьбах детей.

Сколько над маленьким можно злорадствовать,
В каждом свое превосходство любя,
И безответностью детского рабства,
Тешиться, в нем вспоминая себя?

Дети растут, вытесняется страшное,
Ужас прощенья в сознанье встает,
Любим убившего, любим укравшего,
Верим продавшему детство свое.

Кошка котят своих прячет от выродков,
Сука щенков охраняет... от нас,
Утка уводит в заросли выводок,
От искаженных злобою глаз.

Детство, оно беззащитно и дико,
Детство Мадонны с младенцем в руках,
В складках у рта освященного лика,
С нежным еще удивленьем в глазах.

Вот она, жизнь, в прозренье великого,
Если ты понял, иди и веди,
Чтобы улыбка ее не поникла,
Мир извращенный добром победи.

Птицы не болеют.

Мы о птицах сразу забывали,
Проводив последний в небе клин,
Ничего о них потом не знали,
Но всегда завидовали им.

Могут же без виз и разрешений,
Обрастя потомством, налегке,
Средиземный купол отражений
Пересечь по родине в тоске!

Рядом ненавязчиво ютились,
По весне всегда полно хлопот,
И, наверно. мы у них учились
Дорожить инстинктами свобод.

Если им такое по размаху,
Что же не могли предусмотреть,
И обезопаситься от страха,
Чтобы гриппом вдруг не заболеть?

И когда я вижу на экранах
Кладбища и жертвенники птиц,
Понимаю, что у нас украли,
Спрятав под халатами больниц.

Алле Пугачевой.

Вчера нам пела Алла
Знакомые мотивы,
И сердце взволновала,
И душу растравила.

Нам всем уже не мало,
Ее девчонкой помним,
Как восходила Аллой,
А стала Пугачевой.

Она жила на сцене,
Любила и страдала,
И поколеньем целым
Шутя повелевала.

Прощали, но с опаской,
Все недомолвки ей,
Она вводила в краску
Генсеков и мужей.

Она была красивой,
Она была собой,
Но об одном просила,
Не причинять ей боль.

В ее пугливом сердце
Сидел мечты сверчок,
Хотелось опереться
На чье-нибуль плечо.

Но сил не рассчитала,
Судьбу отогнала,
Отвергнутая Алла
Состариться могла.

И тут она решила
На полной тормознуть,
От роковой ошибки
Отвел бы кто-нибудь.

И вот она младая
На сцену вышла вновь,
Как будто продолжая,
Запела про любовь.

Но ей никто не верил,
И зал был тих и пуст,
Лишь по-старинке время
Отсчитывало грусть.

Ты старости боялась,
Она к тебе пришла,
Явиться обязалась,
Прими же не ропща.

Не возвратится прежнее,
Но помнит весь народ,
И оставайся женщиной,
Которая поет.

Артист.

Артист. кривляка, лицемер,
На сцену ты взойти посмел,
Посмел взять в руки микрофон,
Но оказался - пустозвон.

Зачем, скажи, ты здесь стоишь,
Ты правды нам не говоришь,
И кто послал тебя сюда,
Чей клоун ты, и чей слуга?

За сколько сребренников ты
Продал свободу и мечты?
За сколько предал ты народ,
Ведя его на эшафот?

Уйди и место не погань.
Ты - жалкий шут, пустая дрань.
Не понял ты святынь таких,
Театр, он не для блатных.

Здесь тот. кто к подвигу готов,
Снять маску собственных оков.
И сердце вырвать и поднять,
Чтоб путь в беспутстве освещять.

Артист. впитай людскую боль,
Все устремятся за тобой.
Увидев искренности роль,
Тогда ты царь. тогда король!

Ворота...

Ворота Сциллы и Харибды,
За ними - жизни океан,
Там крови жаждущий хранитель
Поставлен, трижды окоян.

Пройди, не будучи растерзан,
Пролезь песчинкой между скал,
Но, чтоб нетронутый и дерзкий,
Назад дороги не искал!

Новогоднее.

Проводили, встретили,
И опять за старое,
Врезали отметины
В памяти усталой.

И годами-кольцами
Пустоту окутали,
Снова богомольцы,
Снова на распутье.

И уже не теплится
В уголке надежда.
Чудом не изменится
Не вернется прежнее.

Да и не хотелось бы,
Чтобы возвращалось,
Окружая стенами
Собственную жалость.

Доживем утрачено,
Канем безвозвратно,
За грехи заплачено,
Остальное - завтра.

Все равно.

Кто-то что-то вспоминает,
Кто-то что-то говорит,
И чего-то достигает,
И возвышенно парит.

Кто-то копит, кто-то тратит,
Прогорает в пух и прах,
Или бешенные платит
Не за риск и не за страх.

Говорим, что это - рынок,
Говорим, что - капитал,
Если рэкетом накрыло,
Значит, просто не удрал.

Кто-то нам устроил бойню,
Если выживешь, живи,
Если сможешь, то достойно
Ноги в морге протяни.

И не учат, и не лечат,
Стариков и деток жаль,
И хотят еще на плечи
Им поставить "вертикаль".

Ждем достойных кандидатов,
Вдруг действительно найдут,
Было две у нас Палаты,
Третью тоже... продадут.

Продаем все, покупаем,
Набираем вес и жир,
Но еще не понимаем,
Кто-то нас уже купил.

И под вывеской "Россия"
Цену выставил свою,
Что-то будет, мы бессильны
На великую войну.

Из чахоточных империй
Прямо в рабство попадем,
Все равно, кому-то верим,
Все равно, чего-то ждем.

Непогода.

Непогода бушует в низинах,
Где от тяжести оседает,
И воспрянуть уже бессильна
Отрафированность седая.

По низинам сквозняк и сырость,
Плесневелость мозгов усталых,
Запредельное благо - сытость,
Где-то там, наверху осталось.

И бушует природа чрева,
Чем-то пагубным одурманясь,
Извиваясь в приступах гнева,
От беспомощности задыхаясь.

Не взглянуть ей поверх юдоли,
Не увидеть в часы прозренья
Ничего, кроме собственной боли,
Кроме собственного падения.

Там, над тучами - безмятежность,
Тучи выше подняться не могут,
Все расчитано до погрешности,
А винить во всем - непогоду.

Суперы.

Можно ли эти гигантские суперы
Плетью строки стихотворной взнуздать,
И разглядеть сквозь чреватые сумерки,
Как предстоит на Земле умирать?

Либо нас смоет возникший цунами,
Либо у школьной доски террорист
Кровью распишет последний экзамен
По пятибальной системе на жизнь.

Либо нас вирус совсем не типичный
Выкосит странами, без ножа,
Либо случайный ветер кирпичный
Свалится сверху на горожан.

Глохнем мы грохоте суперконцертов,
Сленем от вспышек ядерных бомб,
Рвутся аорты уставшего сердца,
Сердца, несущего времени боль.

Маски щадящие сняли политики,
Правдой голимой режут народ,
Что им его голодовки и митинги,
Снова на Зимний ведь он не пойдет.

Снова он не разграбит помещиков,
Снова царей не поставит к стене,
Ждать будет тупо процентов обещанных,
Водкой рассудок тираня в себе.

Супер-досье от рожденья на каждого,
Супер-система счетов и валют,
Будем тонуть в волоките бумажной
От кредиторских расставленных пут.

Будем послушными в общей психушке,
Будем навытяжку честь отдавать
Тем, кто в награду заправленным в пушку
Мясом солдатским позволит стрелять.

Суперубожество нравов и мыслей,
Цели достигли ценой катастроф,
Супертрагедию эту не втиснуть
В строки еще человеческих слов.

Мозг похож...

Мозг похож на отбросов кучи,
На свалку у швейной фабрики,
Я острым концом авторучки
Ищу красивые фантики.

Копаюсь час. ни слова не выудив,
Ворот пальто подниму. холодно,
Очень бережливыми стали люди,
Максимально используют отходы.

В мое осипшее от простуды горло
Проникает необходимая организму желчь,
Барахло, которым набиты головы.
Хорошо бы с керосинчиком поджечь.

Мозг.

Круглосуточный, каторжный мозг,
Как ты создан, молчальник упрямый,
Звонкой плетью малиновых розг,
Или твой надзиратель - пряник?

Что в громадный твой механизм
Вот такое, с ладошку, влезло,
Чтобы вдруг осчастливить жизнь,
Или сделать ее бесполезной?

Ты убог, ты кровав, ты жесток,
Ты ребячлив, ты мудр слишком,
Чтоб не знать для кого и за что
Ослепление атомной вспышки.

Где родился убийственный смерч,
В чьей безумной, больной голове?
Что тебя остановит? Смерть.
Кто тебя возродит? Человек.

Преддембельское.

От столовой до рассвета
Ельник черной полосой,
Но по северным приметам,
Пахнет дембельской весной.

Поезда идут по четным
На Архангельск, на Двину,
Я на Питер по нечетным
Через годик поверну.

Попрощаюсь с горизонтом,
Где завис паленый шар,
Где глухие гарнизоны
Заколючено дрожат.

Где от холода пронзает
Так же, как на боевой,
Отслужу и не узнаю
Смысл доблести такой.

До рассвета остается
Ровным счетом, ничего,
И другая жизнь начнется,
Лишь бы солнышко взошло.

Армия. армия...

Армия. армия, армия,
Говорят о ней, пишут - армия,
А она, как забытая ария,
Не звучит.

И молчит и молчит, будто нет ее,
И узнать о ней будто не у кого,
Безъязыкая, незаметная,
Без причин.

За бетонными стенами спрятана,
За погонами, за плакатами,
За приказами перематными,
Для мужчин.

Исчезают в колодцах памяти,
Каменеют в ожогах пламени,
И бледнеют от писем матери,
Закричи!

Загреми, заяви, защитись,
Прежней доблестью засветись.
Чтобы сила была и в ладу, и в чести,
Зазвучи!

В память о матери.

Они от нас уходят молчаливо,
Не опуская вопрошащих глаз,
Не тронутых обидою слезливой,
И страху, как закону, покорясь.

Они смогли, они переступили,
Они остались там, в небытие,
И нас, обескураженных, простили,
Изъяв все компроматы из досье.

И не вернутся. Вечною загадкой
Останется последняя черта
На том пути, неумолимо кратком,
Сводящим все балансы и счета.

Они молчат и смотрят безразлично,
И не желая даже подбодрить,
Как будто все и просто и обычно,
И умирать, и оставаться жить.

В день похорон становимся другими,
Строптивость усмирив тоской,
И ощутив у пропасти могильной
Прикосновенье к вечности людской.

Я прорасту...

Я прорасту травой зеленой,
И каждой клеткой просочусь
Сквозь толщу насыпи слоеной,
И тяжесть омертвевших чувств.

Чтобы листвой былинок ломких
Смягчить рассохшийся пустырь,
В сентиментальности негромкой
И в ощущениях простых.

Чтоб от порывов содрогнуться,
Сгибаясь, мокнуть под дождем,
Или в букетик приглянуться
Невзрачным реденьким хвощом.

Я снова буду удивляться,
А, значит, снова буду жить,
Но в эту травку превращаться,
Наверно, лучше не спешить.

Стареем.

Стареем, стареем, стареем,
Обидно, что жизнь коротка,
Казалось бы, только созрели
И взяли быка за рога,

И тут бы нам море простора,
Твори, создавай и плыви,
А зеркало смотрит с укором,
Уже не герои, увы.

Когда и в каких пораженьях
Осанку свою потеряв,
Мы прекратили движенье,
На тормоз еще не нажав.

И, втайне себя подгоняя,
Себя уверяя, живем,
Уходим и ,все понимая,
Позиции наши сдаем.

И подвигом будет смириться,
И мудрость, наверное, в том,
Чтоб тихо со всеми проститься
Еще за веселым столом.

Уноси, уноси, электричка.

Уноси. уноси, электричка,
Из трущоб городских на простор,
Где стоит тишина непривычно,
Где зеленый еловый костер.

Где в снегу молодые стебли
Розовеют палитрой лесной,
Корабельные сосны, как стены,
Согревают своей желтизной.

Где восходит и тут же садится
Солнца бело-сиреневый круг,
И по льду полыхают зарницы
Цветомузыкой на ветру.

Я дышу этим северным ветром,
Никогда не ленясь приезжать,
Хоть на день приближая лето,
Чтобы тут же его провожать.

День рождения.

Как это точно, день рождения,
Точнее, миг мы отмечаем,
Начало взлетов и падения,
И бесконечность повторения,
И нашей вечности начало.

Как это грустно, день рождения,
Не день, а целый год теряем,
Как в неизвестность отторжение,
Как будто акт самосожжения,
Причем, публично совершаем.

Как это важно, в день рождения
Нам не забыть поздравить друга,
Дать импульс новому движению,
Чтоб совершился во спасение
Побег из замкнутого круга.

Нет, не потому...

Нет, не потому приходим мы сюда,
Что дома нам от скуки не сидится,
А потому, что берег этот снится,
И тянет нас балтийская вода.

А потому, в который раз еще
Хотим коснуться северной природы,
Подставить ветру огорубелость щек,
И слиться со стихией непогоды.

Предугадать капризы низких туч,
Туманом моросящим обдающих,
И видеть терпеливо ждущих,
Когда блеснет пугливый солнца луч.

Когда ж залив притихнет и уймется,
Пригретый ласками недолгого тепла,
Омытый берег чайкой улыбнется,
Далекий парус в бухту торопя.

Весеннее.

Мир ощущений! Где-то рядом
В феральской теплой тесноте,
Во всем прозрачном и нарядном
Весны блуждающая тень.

Ее нетленное начало
В дыханье дремлющего снега,
Летят в немыслимом отчаянье
Снежинки с голубого неба!

Какой невыразимой дрожью
Закат сиреневый звенит,
День умер, до мгновенья прожит,
Последний день моей зимы.

И дымка розовых рассветов,
Надежд улыбчивых полна,
Весенних зорь, простых и светлых,
И счастья вечного тепла.

Берег.

Прихожу к тебе, как на свиданье,
Ты мне рад и ластишься, как зверь,
И прощаешь, осуждая втайне,
Грех моих ошибок и потерь.

Мне тебя так часто не хватает
В дни, когда вчерашняя любовь
Ничего уже не представляет
Для меня, и кажется игрой.

В дни, когда осенних ветров нити
Не собрать в единый, толстый жгут,
Ухожу в простор твоих укрытий,
И надеюсь, что меня там ждут.

Мы с тобой давно-давно знакомы,
Узнаешь усталые шаги,
Ты телохранитель мой в законе,
Береги меня, мой берег, береги.

В начале было слово.

Наверно так устроено на свете,
С далеких, затерявшихся веков,
Что перед богом мы за все в ответе,
А между тем, зависим лишь от слов.

В традициях, привычках и обрядах,
В нагроможденьях правил и табу
Мы подмечаем силу слова "надо",
Как власть, не признающую игру.

Здесь нет ни комромиссов, ни условий,
Чутьем и сердцем ощущая гон,
Мы подчиняем собственную волю
Тому, что называется "закон",

Мы облекаем волю подчинений
В закон своих понятий о добре,
И, не терпя благих нравоучений,
Творим свой суд, наперекор судьбе.

Из вечности приходит отчужденье,
Толкающее нас в водоворот,
Меняющее прежние значенья,
Ломающее выстроенный свод.

И в этой разрушительности прячась,
Как святости вычерчивая круг,
Спасает, ничего еще не знача,
От гибели другое слово "друг".

Молитвенно легко произносимо,
Поддержка, не дающая упасть,
Оно - уравновешенности сила
И верности спасительная власть.

Наверно истина, заложенная веком
Хранится в сочетании простом,
Вначале было слово в человеке,
А бог, и остальное, все потом.

Не отдавай всего себя.

Не признавайся, все равно,
Никто в такое не поверит,
Все разуверились давно,
Страшась надуманной потери.

Любовь, она к тебе пришла,
Застав врасплох, не открывайся,
Пока не вышла горечь вся,
Не быть отравленным старайся.

Не допусти, чтоб узел пут
Над честью гордой затянулся,
Они руки не подадут,
Ты упадешь, если запнулся.

Но им нужна любовь твоя,
Как подтвержденье их всесилья,
Суды над немощью творя,
Они питаются обильно.

Не отдавай всего себя,
Держи дистанцию безбожья,
Они погибнут не любя,
А ты над ними посмеешься.

За что.

Нас смерть настигает внезапно,
Волною холодной обдав,
И в бездну неся безвозвратно,
За что, никому не сказав.

И жизнь наступает без спроса,
Без всяких гарантий на то,
Всегда уходя от вопроса,
На холод, на голод, за что?

И в этой внезапности срыва-
Гумманость, пожалуй, и суть,
Оправданность вечного мира,
Над слабостью разума суд.

И где они, эти просторы
Вселенских законов и форм?
В смиренье склоняясь покорном,
Мы прячем и месть, и позор.

Всему повинуйтесь, как благу,
Вещает нам мудрость отцов,
И ждите подачку-награду
В кошмарах болезненных снов.

Невежеству стадно доверясь,
Идем за спиной вожака,
И страх умерщвлен и потерян,
И смотрим на всех свысока.

Нам просто не надо раздумий,
Так легче, и снова вперед,
К могилам разграбленных мумий,
По лестнице на эшафот.

Но есть же какая-то точка,
Пята уязвлений и ось,
Чтобы возникла цепочка,
Пронзая страданья насквозь.

Чтобы убогость разрушив,
Сделала космос другим,
И в этом еще один ужас,
Что точкой быть надо самим.

Звезды.

Мы по жизни пробегаем мимо,
Успевая мельком разглядеть
Тех, закомплексованных, ранимых,
Не обидеть чтобы, не задеть.

Мы летим на яркое, живое,
И, достигнув, понимаем вдруг,
Что одни мы ничего не стоим,
Без поддержки незнакомых рук.

Без того немого одобренья
Тех, которых увлекаем мы
В небосвод кометой озаренья
Из заиндивелости и тьмы.

Чтобы вдруг остановилось время,
И тогда для вечности и грез
Наступает эра примиренья
Для больших и незаметных звезд.

Раздумье.

За тревожным раздумьем
Мировых человеческих судеб,
За глубокой печалью
Огромных вселенских надежд,
Как пророки встают
До конца справедливые судьи,
Прикрывая собой
Ураганом пробитую брешь.

В чем же слава и смысл
Охваченных местью изгоев,
В чем преступность
Прогнившее все сокрушать?
Что могло зародиться
На пепелище такое,
Чтобы то, что неясно,
Уже от всего защищать?

Справедливость не в том,
Чтобы меч покарать занесенный,
Как нельзя наводнений
Сметающий шторм наказать,
Справедливость водой
Напоить затвердевшие зерна,
И дорогу растущему
В мир на земле указать.

Справедливость уйти,
Не цепляясь за жизнь упорно,
Не мешать остающимся
Немощью вредной своей,
Для истории стать
Достоянием вещи бесспорной,
Все, что должен и мог,
Сделал все для людей.

Но сходящий в ад
Эту логику мыслят иначе,
Где-то в общей цепочке
Наметился мстительный сбой,
Где-то там на дороге
Убит подрастающий мальчик,
Совершенно неважно, чей,
Совершенно неважно, какой.

У костра.

Мы сидели у костра,
Говорили молча,
Пламя высушило страх
Перед темной ночью.

Направление менял
Столб слепого дыма,
Берег роды принимал
У волны катимой.

Говорили, да, живем,
А зачем, не знаем,
Собираем, рубим, жжем,
Души согреваем.

Говорили, смысл есть,
Только философский,
Но за ним не надо лезть
По горящим доскам.

И для всех была трудна
Мысли постижимость,
Слов случайная игра,
Ветром уносимых.

Говорили, каждый свой
Смысл ищет в жизни,
Как прибрежной полосой
Маячок забрызжет.

Прогорели все дрова,
Разомлели кости,
Стоит жизни чехарда
Этих удовольствий!

Привыкайте говорить - Я.

Как удобно говорить - Мы,
Безопасно говорить - Нас,
О себе, как о множестве мнить,
Ощущая в словах власть.

Отучили нас себя чтить,
Приобщили нас к числу Всех,
Испокон веков были Чьи,
Отвечали за чужой грех.

А кормила нас Одна земля,
И любили мы в Одной стране,
Привыкайте говорить - Я.
Не стыдитель говорить - Мне.

Твое корридо.

Быть - значит, быть значением
Связанной переменной,
Чтобы к тебе с почтением
Относилось пространство и время,

Чтобы твое участие
В космическом круговороте,
Отринув избранность власти,
Приветствовалось в народе.

Значит, не просто значить,
А так, чтобы все понимали,
Что ты оказался удачливее,
Заслуживаешь вниманья.

Значит, что ты увидел
То, что дано не каждому,
Значит, твое корридо
Тему задело важную.

Ода мобильнику.

Мы стали медленней ходить,
Мы стали много говорить,
Мобильник к уху приложив,
Себя от мира отмежив.

Пустую эту болтовню
Я по-другому не приму,
Не вижу срочности такой,
Кроме привычки дорогой.

Кроме дурного воспитанья,
Быть в центре общего вниманья,
Мы словно всем хотим сказать,
Что кто-то хочет нас понять.

Но иногда по настроенью,
От одиночества к общенью
Другого средства не найти,
И собеседника в пути.

Но иногда боюсь звонков,
Как исполненье тяжких снов,
И убеждаюсь всякий раз,
Нет дела никому до нас.

Ищу, теряю, заряжаю,
Кому-то что-то сообщаю,
Не перечислить мне всего,
И как мы жили без него!

Из чужого окна...

Что еще вознесу,
Перед чем преклонюсь
И о чем написать не забуду,
Есть у сущего суть,
Этой сути боюсь,
Этой сутью пронизан рассудок.

Я в долгах, как в шелках,
В пересчете запутаюсь,
Начинать и заканчивать выпало мне,
Но смешно измерять
Бесконечность минутами,
Даже если минут
Гениальнее нет.

Как-то им недо славы
В моем щебетанье,
Эта мощь, эта сила
Сама по себе,
Удивляйся, поэт,
И к тебе не пристанет
Из чужого окна
Непогашенный свет.

Если пишется, пиши.

Если пишется, пиши,
Ты не одинокий,
Крики сердца не глуши
Логикой жестокой.

Пусть известно всё давно,
И банальна рифма,
Нам природой не дано
Создавать без риска.

Не сжигай ночных бумаг,
Не теряй блокноты,
Завтра будет свыше знак,
Убедишься, кто ты.

Те же, кто критиковал
Сумрачным злословьем,
Будут пачкать пьедестал
Преданной любовью.

Слова - это тоже не просто.

Прозой писать свободней,
Рифмой писать труднее,
Решенье пришло сегодня
Помучиться за идею.

Решенье пришло сегодня,
В безделье себя теряю,
Писать, писать что угодно,
В безделье слова умирают.

Идеи без слов страдают,
Сохнут они, немеют
И, наконец, умирают,
А души без них пустеют.

Слова - это тоже не просто,
Ищешь их, вспоминаешь,
По стандартам берешь, по Гостам,
По падежам изменяешь.

И когда из случайных азбук
Вдруг прорежется злая тема,
Все слова заиграют сразу,
Ты доволен, ты это сделал!

Отцу.

Ничего о тебе не знаю,
Те случайные сведения, крохи
Растолковываю, разгрызаю
Хромосомную память крови.

Я твое создаю подобье
По своим чертам и привычкам,
Ты, наверно, был очень добрым,
Обрастая легендой -притчей,

На коне, с сыромяжной плетью,
Осадив свою непокорность,
Нищеты кругом не заметил,
Где твои разрастутся корни.

Как ты мог? Как ты смог
Жить потом без вины?
Почему ты не бог,
Чтобы все изменить?

А зачем изменять,
Все уходит само,
Как ты мог без меня,
Как ты мог.

Любить, это значит...

Мне некого больше любить,
О чем эта дивная строчка?
Итоги проигранных битв
Сражений победных не прочат,

Я больше любить не могу,
Пустые знакомства и лица
Мелькают и мимо бегут,
И чувствам не возродиться.

Любить - это значит прощать
Больным недоучкам изъяны,
И в мусорном баке искать
Вчерашней романтики планы.

Любить - это значит гореть
Надеждой неясного счастья,
Снимать в бесполезной игре
Козырную пруху по масти.

Давно я уже не игрок,
И чуждый любовных затей,
Везущий на кладбище гроб,
Ямщик, не гони лошадей.

Становление.

Ну и где они, эти поэты,
О которых вы так говорите,
Становлением разодетые,
Возвеличенные в арбитры?

Стихи мы писать умеем,
Но поэтами мы не стали,
Не пришло еще наше время,
Не бурлит еще в нашем стане.

Не построиться нам в отряды,
Не прийти на большие съезды,
Не потупиться при наградах,
До народных от неизвестных.

Для меня поэзия - мысль,
А не членский билет в Союзе,
Для почетного компромисса
Превратиться себе в обузу.

Я прислуживать не желаю,
И пишу без заказов свыше,
Не расчитываю не жалость,
Так как знаю, что я не лишний.

Но стихами моими не будут
Украшать вестибюль подземки,
Я в забое застряну рудном,
Я сорвусь, подстрелянный, с ветки.

И таким же, как все , обманутым
Буду числиться, как поэт,
Не заботясь о вечной памяти
Становиться мне или нет.