Никто нас целью не снабдил,
И планов никаких не строил,
Взрыв всё оставил позади
Задачей без условий,
Исходный творческий порыв
В ментальности остался,
Своей первичностью парил
Над жизненным пространством,
Рассудок сдался, отступил,
Вернулся в сверхсознание,
Мифологический заплыв,
На грубость осязаемый.
Какой-то массовый психоз
И бунт инстинктов стадных,
На нигилизм не похож
В бесплодности досадной,
Такой беспомощный отход
В крикливость и депрессию,
Со всех сторон державный хор
И свастика, естественно,
И в этом кризисе причин,
В переоценке ценностей,
Поэт единственный молчит
Под тяжестью словесности.
13.08.2011
Вот ветер юго-западный подул.
Что видится в безоблачной черте
Над неспокойным монотонным морем,
Уставших волн в унылой череде,
Что может изменится, но не вскоре,
Вот ветер юго-западный подул,
Клоня камыш заросшего прибрежья,
С осенними прогнозами в ладу,
И карканьем зловещим неизбежным,
Вот из-за туч мне чудится чертог,
Отчетливо встающий замок смерти,
Похож по форме на стеклянный гроб,
А я ночным там сторожем, поверьте,
Свет сумрака поплыл вокруг меня,
И одиночество на корточки присело,
Проржавленными сводами скрипя,
И эхом отдаваясь то и дело.
Молчала смерть в коварстве затаясь,
А время передернуло плечами,
И поползло, одно на этот час,
Когда в ворота трижды постучали.
То ветер, не дождавшийся меня,
Колебля створы отрешенным криком,
Мне кинул гроб, и крышка,отлетя,
Всё содержимое внутри её открыла.
В ночи не трупов скрежет раздался,
А детский смех, и глупости наивность,
И визг, и жизни той живые голоса,
Взлетевшие над пропастью могильной.
В наших городах олигархи не живут.
Поэту Емелину можно подъебывать,
Вздутыми нервами при виде негров,
Совершенно недоумевая, а кто мог бы
В России начать громить первым.
Очень хочется сгоревший мебельный
Сравнить с отечественными жалобами,
Чтобы не показалось ему, поэту Емелину,
Что запахло вдруг чем-то жареным.
Да и что громить, кварталы хрущевок,
На весь Петербург одна "Астория",
Почту, аптеки, метрополитен еще бы
Разнести с видео и рамками настроенными.
В наших городах олигархи не живут,
Поэтому бунта тут не ожидается,
Индекс Джини не проявляется тут,
А только конфликт с национальностями.
Вздутыми нервами при виде негров,
Совершенно недоумевая, а кто мог бы
В России начать громить первым.
Очень хочется сгоревший мебельный
Сравнить с отечественными жалобами,
Чтобы не показалось ему, поэту Емелину,
Что запахло вдруг чем-то жареным.
Да и что громить, кварталы хрущевок,
На весь Петербург одна "Астория",
Почту, аптеки, метрополитен еще бы
Разнести с видео и рамками настроенными.
В наших городах олигархи не живут,
Поэтому бунта тут не ожидается,
Индекс Джини не проявляется тут,
А только конфликт с национальностями.
Имя у него было не простое.
Рассказ.
Был у меня знакомый дворник, не Герасим, конечно, но тоже видный, даже могучий всей своей мужской ладью, но пил, и не мог из этого похмельного состояния никак выйти. Иду мимо рано утром, а он совковой лопатой по белому снежку размахивает, залюбуешься.
Порядок у него в его хозяйстве, надо сказать, был, за что и держали, видимо, и терпели его пьянство. Отоспиться, все переделает, как метеор.
Имя у него было не простое, то ли Влад, то ли Стас, умное и волевое. Жена у него здесь же была оформлена, а он, значит, вместо нее работал, потому что никакого официального свидетельства о себе по каким-то причинам не имел. Очень уважительно о ней отзывался.
Со мной просто поговорить останавливался, передохнуть, но так я и не поняла, то ли он сидел, то ли освободился, скажем, досрочно, но к милиции наведывался и в законах хорошо разбирался.
Тема с законами выплыла после случая, когда однажды наткнулась я где-то на пустыре на нож, не кухонный, не ржавый, не гнущийся, а как стрела с двусторонней заточкой. У простых ножей ручка всегда толстая, чтобы сила в нее уходила, а тут ручка тонкая, продолжение лезвия, но все сделано фабрично и со вкусом.
Что делать с этим ножом, я не знала. Домой нести побоялась, а раз нашла, думаю, отдам Владу, не простая это вещь, нож. Даже от того, что его в держишь в руках, пробирала оторопь от одного его вида.
Влад нож взял и как-то сразу преобразился. Мужчина все-таки, и ножи для них привычное дело, не разбрасываются ими, во всяком случае.
С это дня я Влада потеряла. На работе его не было. И уже стала переживать, как бы чего не случилось вот этого самого незаконного. Но дело не дошло, а приняло другой оборот.
Это я уже потом анализировала, что может сделать с человеком наличие у него оружия, пусть даже холодного. Нигде применять его он не собирался, не такой он был человек. Не слабый, чтобы им защищаться. И не убийца, чтобы мстить, или добывать себе с помощью него пищу.
Он словно рожден был с ним и рос в одной колыбели. Это был одухотворенный символ силы, и вместе с тем разума, как у восточных борцов правила, по возможности не убивать. Как бог для верующего, внутренний стержень стойкости, морали и поклонения.
Он выпрямился в отличие от тургеневского Герасима, и заговорил со всеми с чувством собственного достоинства, с убежденностью в своей правоте, без страха и зависимости, чего ему так не хватало. Я уверена, что он уже получил паспорт, нашел работу, за которую его бы уважали, и жену, которую он оберегал в бытность дворником, одел обул как принцессу.
Вы подумали, что все дело в ноже, нет, все дело в имени, умном и волевом, чтобы не сломиться от грязи человеческой, и остаться таким же кристально чистым, как лезвие, выкованное из высококачественной стали.
Был у меня знакомый дворник, не Герасим, конечно, но тоже видный, даже могучий всей своей мужской ладью, но пил, и не мог из этого похмельного состояния никак выйти. Иду мимо рано утром, а он совковой лопатой по белому снежку размахивает, залюбуешься.
Порядок у него в его хозяйстве, надо сказать, был, за что и держали, видимо, и терпели его пьянство. Отоспиться, все переделает, как метеор.
Имя у него было не простое, то ли Влад, то ли Стас, умное и волевое. Жена у него здесь же была оформлена, а он, значит, вместо нее работал, потому что никакого официального свидетельства о себе по каким-то причинам не имел. Очень уважительно о ней отзывался.
Со мной просто поговорить останавливался, передохнуть, но так я и не поняла, то ли он сидел, то ли освободился, скажем, досрочно, но к милиции наведывался и в законах хорошо разбирался.
Тема с законами выплыла после случая, когда однажды наткнулась я где-то на пустыре на нож, не кухонный, не ржавый, не гнущийся, а как стрела с двусторонней заточкой. У простых ножей ручка всегда толстая, чтобы сила в нее уходила, а тут ручка тонкая, продолжение лезвия, но все сделано фабрично и со вкусом.
Что делать с этим ножом, я не знала. Домой нести побоялась, а раз нашла, думаю, отдам Владу, не простая это вещь, нож. Даже от того, что его в держишь в руках, пробирала оторопь от одного его вида.
Влад нож взял и как-то сразу преобразился. Мужчина все-таки, и ножи для них привычное дело, не разбрасываются ими, во всяком случае.
С это дня я Влада потеряла. На работе его не было. И уже стала переживать, как бы чего не случилось вот этого самого незаконного. Но дело не дошло, а приняло другой оборот.
Это я уже потом анализировала, что может сделать с человеком наличие у него оружия, пусть даже холодного. Нигде применять его он не собирался, не такой он был человек. Не слабый, чтобы им защищаться. И не убийца, чтобы мстить, или добывать себе с помощью него пищу.
Он словно рожден был с ним и рос в одной колыбели. Это был одухотворенный символ силы, и вместе с тем разума, как у восточных борцов правила, по возможности не убивать. Как бог для верующего, внутренний стержень стойкости, морали и поклонения.
Он выпрямился в отличие от тургеневского Герасима, и заговорил со всеми с чувством собственного достоинства, с убежденностью в своей правоте, без страха и зависимости, чего ему так не хватало. Я уверена, что он уже получил паспорт, нашел работу, за которую его бы уважали, и жену, которую он оберегал в бытность дворником, одел обул как принцессу.
Вы подумали, что все дело в ноже, нет, все дело в имени, умном и волевом, чтобы не сломиться от грязи человеческой, и остаться таким же кристально чистым, как лезвие, выкованное из высококачественной стали.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)