Питерские зарисовки.

Перегреты липким зноем.

Ветра нет, закат усталый
Окунет в заливе вечер,
Зашипят фасады зданий,
Но не будет им полегче,

Перегреты липким зноем,
Им укрыться даже негде,
Пересохший след газонов
Запечатает в проспекты,

Их асфальтовая лента
Вместе с запахом гудрона
Захлестнет удушьем лето,
Изнуряющее город.

На мостах чугунных укачает.

Черен день балтийского приморья,
Тесен фар слепящий серпантин,
Ощупью крадется, кошкой черной,
След в ночи почти не различим.

Серостью обуглится к полудню
В окнах раздражающий призыв,
Перельется сутолокой людной,
В незаметной спрячется грязи.

Загрустит в снегу осиротело
Черный лист рябины городской,
Удивит художеством настенным,
Вымоченным плесенью насквозь,

Льдом заиндевевшие причалы
Невской засыпающей волны
На мостах чугунных укачает,
Подарит рождественские сны.


Однажды нас с тобою позовет.

Представила, как голубем однажды
Над площадью, прощальный сделав круг,
Умчится счастье с дерзостью отважной,
Украв у нас доверчивость из рук.

В вечернем тихом сумраке растает,
И не всплывет в дыхании ночном,
Примкнет к случайно одичавшей стае
И все сначала радостно начнет.

Дождется в озабоченности серой,
Когда уйдет под воду синий лед,
Теплом и окрыленностью весенней
Однажды нас с собою позовет.


Петербург на вертеле Газпрома.

Петербург на вертеле Газпрома
В жарких разрывается дебатах,
Будет ли символикой знакомой
Город поражать кого-то завтра,

Или, как шампурный наконечник,
Или штык, историю пронзивший,
Высотой унизит, обесчестит,
Уличит в наживе и корысти.

Суть, она не в том, чтобы подняться,
Шаткой колокольней небоскреба,
Над скорбящим памятником братства
И единства роскошью нескромной,

А внести в угрюмое столетье
Разоренной распрями страны,
Звон сердец, тепло огня и света,
Каждому надежду подарить.


Рандеву.

Я пойду за вдохновеньем,
Благо, в Питере живу,
Град историей навеян
И зовет на рандеву.

Для Петра творил Трезини
Стольный город на Неве,
Монферран, Кваренги, Зингер,
Медный всадник Фальконе,

Орден рыцарей мальтийских
По-суворовски чеканит,
Тут апражка,там Гостиный,
Клод с послушными конями.

Николай по счету первый
Развернул на Исаакий,
Зимний зодчего Растрелли,
На столпе гранитный ангел,

Фешенебельно и чисто
Выбрит старый Петербург,
Обелиском декабристам
Петропавловский редут

Ровно в полдень по-московски
Громыхнет из озорства,
Рюмин, Пестель и Каховский,
Муравьёв, тот, что апостол,
И Рылеев на подмостках
Не Христу тому чета.

Лишь бы ленточку разрезать.

Лишь бы ленточку разрезать,
Видно должность не простая,
Для политики помпезной
Перестройка городская,

Это ж вам не Рим, Питер,
Для Гон-Конга низковатый,
С монументом Гаспромсити
В небоскрёбную регату,

Встроим кукиши у Биржи,
Исаакий в башни спрячем,
На Дворцовой шоу-бизнес,
Столп коньками раскорячим.

Смело входит модернизм,
Ящик, трубами набитый,
Зеркалами весь пронизан,
На стареющем граните,

Потеряем безвозвратно
Лавру, Невский, перспективу,
Диспропорцией азарта
Для коммерческой наживы,

Классицизма строгий облик
В дебрях офисов утонет,
В пробках символов свободы
Потребительских достоинств.

Не сумел красиво сделать,
Но зато сумел богато,
Прет дизайнерская серость
Красной ленточкой упадка.


Время любить.

По городу ездят невесты
В длинных таких лимузинах,
Как новости долга и чести,
А с ними такие мужчины!

Красивые пары на Стрелке,
У старых ростральных колонн,
С Петром пообщаются Первым,
Где царственно вздыбился конь,

У Спаса в мозаике пестрой
Покажут роскошный наряд,
Туристам, пожалуй, не просто,
На них вместо храма глядят.

Дворцовая гулкая плошадь
В каретах одних новобрачных,
Завидует хмурый извозчик
Женитьбе возможно удачной,

Плывут в лебединых полетах
Причесок, цветов и фаты,
Улыбчивой юностью легкой
Невой разводные мосты,

Кометами радости вспенясь,
Несется поверхность воды,
Целуется с щедростью время,
А время такое, любить.


Петербургский хиппи.

У меня своя культура,
Скажет хиппи, закурив,
Носим старые велюры,
Новых просто не купить,

Как-то надо отличаться,
Кофту женскую надеть,
Хиппи встретятся не часто,
Буржуазный прецедент,

Тех, ещё шестидесятых,
Коллективности излом,
Отвергавшие стандарты
Из протеста и назло,

Новых ценностей искали,
Отрицали всё вокруг,
Незадачливая странность,
Хиппи - старый Петербург.


Было время.

Это было время революций,
Не на баррикадах, а в сознании,
Против запретительных инструкций,
Отрицаний новым отрицанием.

Лозунгами: будь реалистичным,
Требуй абсолютно невозможного,
Охлаждалась рамками приличий
Маргинальность взрыва молодежного.

Что-то было даже эстетичное,
Протестантов новая волна,
Авангарда линий хаотичность,
Вкусам и традициям война,

Против лжи благих стереотипов,
Против матриц новой катастрофы,
Джинсами и челками стыдили
Ренегатов новых философий,

Было время честности и кайфа,
Бунта, торжества эмансипаций,
Что-то уникальное искали,
С массовостью чтобы не срастаться,

А сегодня стройностью коробит
От единства марша площадей,
Очень влево с легкостью уходит
Радикальность собственных идей.


Как будет скучно жить без них.

Как будет скучно жить без них,
Без этих радостных, смешливых,
Без этих острых на язык,
Без их сомнений и ошибок,

Открытых к подвигу сердец,
Фантазий в бесконечных планах,
Всегда в бунтующей среде,
Стоящих на своем упрямо.

Нам не успеть, они уйдут,
Мы так медлительны в движеньях,
Чтоб задержать их на ветру
Своим открытым восхищеньем.

Не надо строить им мосты
И разбирать страны завалы,
Им надо только подрасти
В своих отчаянных забавах!


И будет ли..

Когда стоишь, к волне оборотясь,
И видишь, где-то там она вздымает,
Огромным валом гонит на тебя,
Твою несостоятельную малость,

Ты всё ещё стоишь, вокруг любя
Простора горизонт необозримый,
Прикованным, не чувствуешь гвоздя
Опасности, восторгами пронзимый.

Ты не готов последствий оценить
И будущих потерь невосполнимость,
Кричат ли поглощенные пловцы
Уже на сваях их ковчегов мнимых,

И будет ли опорой в реве волн,
Когда вокруг разруха и сомненья,
Невозмутимости твоей удобный челн,
Притворства независимости смелой.


Вагон полупустой.

На, старикашка, получи
За твой аккордеон,
За то, что смог и дотащил
В полупустой вагон,

Что на спине повис чехол,
Что плечи жмет ремень,
И клавиш разнородный хор
Ржавеет по сей день.

На старость утлую твою
Червонца мне не жаль,
Я сам тебе сейчас спою,
А ты не возражай,

Тот берег, он и мне знаком,
Костер и дикий мед,
Свободней растяни аккорд,
И голос пусть не врет,

Ты безработный, я - поэт,
Нам по пути с тобой,
Какие деньги, денег нет,
Вагон полупустой.


Я жив еще.

Я жив ещё, простите мне,
Что долгий день прошел,
Что вечер сумраком темнеть
Не стал вдали ещё,

Что луг сырой и леса тень
Длинней высоких гор,
Я возвратился к красоте,
Не зная. для чего.

И разве не безумен мир,
В молчанье окаймлен,
Но мне по-прежнему он мил,
Хоть много горя в нем,

Смеётся утренней росе
Печаль насмешкой рыб,
Не верьте тем, кто о себе
Так много говорит,

Я славу, женщину и жизнь
Не мог никак понять,
Но я свободой дорожил,
Как ярким светом дня,

Удобней правды не найти,
Когда убить хотят,
В ночные прячется пути
Отчаянье бродяг.


На февральском снегу.

Никогда ничего не пишу по заказу,
Никогда не ломаюсь, кому угодить,
Вдохновения свет замечает не каждый,
И не в каждой ночи зажигают огни,

Не живу болтовней, разъедающей время,
Ненавижу строки заштампованный крик,
Комплексующий псих, озабоченно вредный,
Но обиды прощать никому не привык,

А когда полосой набегает тревога,
И на выбор уже предложения нет,
Никогда не приду под наивным предлогом,
Чтобы жалостью тот отыгрался в ответ,

И теперь у черты подытоженных мнений
И открытых ветрам незатянутых ран
Молчаливо стою, изнутри каменея
Убежденностью тех непотеряных прав,

На февральском снегу утопающим следом
Потеряется в ночь незаметная тень,
Я ничьим никогда вдохновением не был,
Только светом всегда для себя в темноте.


Выжать из сердца.

Выжать из сердца какое-то чувство,
Вычленить форму на ложе Прокруста,
Выстроить свод из лежалых конструкций,
И это назвать современным искусством,

Вырубить штольню пород неизвестных,
Выпарить соль из параграфов пресных,
Высушить кровь из затравленной мести,
И оставаться объектом агрессий,

Выбрать коллайдер вместо игрушки,
Выпустить волю на свет безоружной,
Выключить звук их мелодии грустной,
И потеряться в бессмыслице русской.


Детский смех.

Что видится в безоблачной черте
Над неспокойным, монотонным морем,
Уставших волн унылой череде,
Что может измениться, но не вскоре,

Вот ветер юго-западный подул,
Клоня камыш заросшего прибрежья,
С осенними прогнозами в ладу,
И карканьем зловещим неизбежным,

Вот из-за туч мне видится чертог
На отдаленном, гордом возвышенье,
То замок смерти и стеклянный гроб,
А я ночным там сторожем, поверьте.

Свет полуночи плыл вокруг меня,
И одиночество на корточки присело,
Проржавленными сводами скрипя,
И эхом отдаваясь то и дело.

Молчала смерть, в коварстве затясь,
А время передернуло плечами
И поползло, одно на этот час,
Когда в ворота трижды постучали.

И ветер, не дождавшийся меня,
Колебля створы отрешенным криком,
Мне кинул гроб, и крышка, отлетя,
Всё содержимое внутри её открыла.

И ночь перевернулась будто вся,
И детский смех, и глупости наивность,
И визг, и жизни той живые голоса
Взлетели над угрюмостью могильной.


Комплимент.

Кто-то когда-то однажды сравнил
Эту старуху с Еленой Прекрасной,
И до сих пор этот радостный гимн
Трелью звучит из-под хны или басмы,

И до сих пор превосходства акцент
Старостью скромной остался не спрятан,
Стал репетицией прожитых сцен
Взгляд, уходящий во тьму катаракты.

В этом театре безлюдный партер,
В пьесе одни молчаливые роли,
За утонченностью светских манер
Скрываются адские боли,

Кто-то ж сказал ей простой комплимент,
И образ застрял на всю жизнь
В буграх варикоза раздувшихся вен,
В растворах слабительной клизмы.


Гамлет и Горацио.

Горацио:
Смотрю, сидишь, потупившись уныло,
Открой портьеры, за окном весна!
Едва заметной переменой в стылом
Вот-вот прорвется к нам через снега.

Гамлет:
Что из того, придет ли наважденье,
Уйдет ли, повторясь в который раз,
Не удивит меня своим движеньем
Времен и воплощений ипостась.

Горацио:
Не чувствуешь в себе таких порывов?
А я лечу, весны почуяв клич,
На воле устремленности,без крыльев,
Чтоб тайну сокровенного постичь.

Гамлет:
А я ищу воздействие коллизий,
Гипотетичностью испытывая ум,
И постигаю в формулах ревизий
Одной концептуальности весну.

Горацио:
Ты изменился, стал неузнаваем,
Ты одинок, в редукции, и слеп,
Потерян в лабиринтах мирозданий,
В моделях одичавший интеллект.

Гамлет:
А ты всегда взволновано ранимый,
Феноменом симпатий заражен,
Но ценностей твоих интуитивных
Не соглашусь принять я ни за что!

Горацио:
Но что нас примирить такое может?
Где ты бессилен, там я просто глуп.

Гамлет:
Весна приходит, чтобы уничтожить
И чувств, и смыслов залежалый труп.


На мостах чугунных укачает.

Черен день балтийского приморья,
Тесен фар слепящий серпантин,
Ощупью крадется, кошкой черной,
След в ночи почти не различим.

Серостью обуглится к полудню,
В окнах раздражающий призыв
Перельется сутолокой людной,
В незаметной спрячется грязи.

Загрустит в снегу осиротело
Черный лист рябины городской,
Удивит художеством настенным,
Вымоченным плесенью насквозь,

Льдом заиндевевшие причалы
Невской засыпающей волны
На мостах чугунных укачает,
Подарит рождественские сны.


Туман в окне

Туман в окне, и шторка пузырится,
Я представляю, что сейчас на пляже,
Сидят у стен нахохленные птицы,
И ветер мнет песок и будоражит.

И никого, и воздух мокр наощупь,
Барашится прибой откуда-то из туч,
И с бормотаньем валуны полощет,
Осклизлою волной накатывая путч.

Светлеет, день теплом зарнится,
Отчетливее очертанья крыш,
А шторка продолжает пузыриться,
А ты у телевизора сидишь.


Время любить

По городу ездят невесты
В длинных таких лимузинах,
Как новости долга и чести,
А с ними такие мужчины!

Красивые пары на Стрелке,
У старых ростральных колонн,
С Петром пообщаются Первым,
Где царственно вздыбился конь,

У Спаса в мозаике пестрой
Покажут роскошный наряд,
Туристам, пожалуй, не просто,
На них вместо храма глядят,

Дворцовая гулкая площадь
В каретах одних новобрачных,
Завидует хмурый извозчик
Женитьбе возможно удачной,

Плывут в лебединых полетах
Причесок, цветов и фаты
Улыбчивой юностью легкой,
Невой разводные мосты,

Кометами радости пенясь,
Несется поверхность воды,
Целуется с щедростью время,
А время такое, любить!

Море ты мое.

До чего ж ты тихое,
Море ты мое!
И волна - трусиха,
Даже не всплывёт,

Просто подустало
С небом воевать,
Тучи сонным стадом
Над тобой опять,

И такой морозец
Пробирал с утра,
Захрустел бороздкой,
Сколышками льда,

Вдалеке туманом
Помутнел слегка,
Зимней панорамой
Красится закат,

И ещё не слышно
Ни метель, ни бурь,
В приоткрытой нише
Прячется лазурь

Детский смех.

Что видится в безоблачной черте
Над неспокойным монотонным морем,
Уставших волн унылой череде,
Что может изменится,но не вскоре?

Вот ветер юго-западный подул,
Клоня камыш заросшего прибрежья,
С осенними прогнозами в ладу,
И карканьем зловещим неизбежным,

Вот из-за туч мне видится чертог,
На отдаленном,гордом возвышенье,
То замок смерти и стеклянный гроб,
А я ночным там сторожем, поверьте,

Свет полуночи плыл вокруг меня,
И одиночество на корточки присело,
Проржавленными сводами скрипя,
И эхом отдаваясь то и дело.

Молчала смерть в коварстве затаясь,
А время передернуло плечами
И поползло,одно на этот час,
Когда в ворота трижды постучали.

И ветер, не дождавшийся меня,
Колебля створы отрешенным криком,
Мне кинул гроб, и крышка,отлетя,
Всё содержимое внутри её открыла.

Ты удивлен - там были чудеса,
И детский смех, и глупости наивность,
И визг, и жизни той живые голоса,
Взлетевшие над пропастью могильной.

Угрюмо утром восходил рассвет,
К осенней яркости испытывая зависть,
В волнах рождался этот детский смех,
А море с интересом отзывалось.

Явилась женщина ко мне.

Явилась женщина ко мне,
На берегу, у вод искристых
Я размышлял, среди камней
Искал неотвратимых истин,

Не красотой она плыла,
Не юностью она сквозила,
Она реальностью была,
И преимуществами зрима,

Она была совсем другой,
Не мной, не жаждой и не вещью,
Прибоя пенистой волной
И птицей величаво вещей.


Кувшин

Нет, не мне тебя любить, золотая дива,
Раскололся твой кувшин у воды игривой,
И во что набрать теперь хладной той водицы,
Распечалила судьба сердце у девицы,

Юность тоненьким шнурком подвязала груди,
Локон легким завитком вдохновенье будит,
Скользкий камень у ручья с брызгами играет,
Черепки собрать нельзя на пологом крае,

Лес дремучий сторожит тишину у кручи,
Солнце жарким угольком прячется за тучи,
Раскричалось вороньё по верхушкам ивы,
Вечер сумрака платок по плечам раскинул,

Не грусти, моя печаль, дело наживное,
Я куплю тебе кувшин и приду с зарею,
Наберем в него воды, родниковых капель,
Я останусь, ты иди, посижу на камне.

Я пойду за вдохновеньем,
Благо, в Питере живу,
Град историей навеян
И зовет на рандеву.

Для Петра творил Трезини
Стольный город на Неве,
Монферран, Кваренги, Зингер,
Медный всадник Фальконе,

Орден рыцарей мальтийских
По-суворовски чеканит,
Тут апражка,там Гостиный,
Клод с послушными конями.

Николай по счету первый
Развернул на Исаакий,
Зимний зодчего Растрелли,
На столпе гранитный ангел,

Фешенебельно и чисто
Выбрит старый Петербург,
Обелиском декабристам
Петропавловский редут

Ровно в полдень по-московски
Громыхнет из озорства,
Рюмин, Пестель и Каховский,
Муравьёв, тот, что апостол,
И Рылеев на подмостках
Не Христу тому чета.