Полемическая проза 6

Страна героев.

В России жить, это - геройство. Блокадный голод и холод, бомбежки и черные дыры разрушенных домов оставили неизгладимый след в людской памяти, исказив психологию и восприятие всех оставшихся жить дальше.
Они и сейчас слышат завывания сирены, и глухие раскаты взрывов с тихой мелодией смерти, через которую прорывается набат непобедимого города и усталость безразличия, названные потом героизмом.
Они и сейчас не поймут свою трагедию, застряв в этом блокадном мышлении с ощущениями обреченного зверька на бесконечных памятных праздниках по случаю своего освобождения и какой-то далекой, абстрактной победы.
Реанимировать эти угасающие души никто никогда не пытался, но то, что можно нажить себе политический капитал на этой теме, понимали все без исключения партийцы.
Не удивительно, что блокадники живут долго. Их жизнь лишена эмоций, которые сжигают остальных людей, они экономны и расчетливы, донашивая до дыр итак уже ветхую одежду, к еде они все еще равнодушны, отученные от нее долгими зимними снами. Но, если вы замечали, какой радостью светятся их глаза при звуках духового оркестра, и как пахнут не пахнущие гвоздики в их тяжелых, сморщенных руках.
Каким же надо быть циником и садистом, чтобы каждый год вспахивать это горькое поле памяти только лишь по своему чиновничьему праву опираться в своих речах перед народом на прошлое, с одной единственной целью, строить личное свое политическое будущее.
Таким всегда будут нужны герои, а значит, и войны, смерть, которая требует жертв, а не славы, выстраивая очередь за гранитным надгробием, чтобы преподать урок всем живущим.
Палачи будут всегда, потому что всегда находятся жертвы, чтобы служить знаменем и оправданием новых убийств без права для тех быть забытыми навсегда.


Кое-что об идеологии.

В том обществе, которое построил господин Путин, может быть как минимум две идеологии, идеология богатых и идеология бедных. Разумеется, отсюда и соответствующие аналогии, идеология сильных и идеология для выживания слабых, это для мужчин. Есть даже женская идеология, идеология противостояния, которая нетерпима между мужчинами, но оправдана в женской среде, и так далее.
У каждой общественной группы своя жизненная позиция приспособления или обогащения, или превосходства, противоречия фиксируются только внутриструктурно, но могут возникать и межструктурные противоречия.
Любое существование вырабатывает свои принципы жизни. Человек, вырастая, попадает туда волей или неволей, прежде всего усваивая "логику" "идей", как законов этой системы, на которых она выстроена.
Макиавелли, Гоббс, Маркс, Бзежинский, вся современная западная философия озабочены так или иначе идеологически, а нам оставалось только повернуться к ним лицом и найти в трактатах свой единственный путь к справедливой и достойной человеческой жизни, но мы в России этого почему-то не сделали.
Весь вопрос в том, что построил господин Путин. Скорее всего никакой философией он не руководствовался, так как это запрещено Конституцией. Не нашлись те обобщающие слова, которые можно было разместить на знамени страны без опасения за последствия, а может быть страны такой не было, которая могла бы эти пожелания воплотить, кроме, разумеется, одного единственного имени, П У Т И Н.

Двадцать лет спустя.

К чему может привести эта погоня за прибылью, сегодня, двадцать лет спустя, уже всем понятно и всем ясно, что это "погоня за прибылью" мягко сказано, и капитализм с его прибавочной стоимостью, производительными силами и производственными отношениями тут не причем, никакого капитализма еще нет и в помине, и вряд ли он будет, такой научный и развернутый в формулах и манифестах.
Фразу Ельцина "Берите, сколько хотите" можно додумать "сколько сможете отбить друг у друга", это прямой призыв к гражданской войне, ну а все остальное, демократия, президентство, экономика, Ходорковский, это линии фронта, где каждый пытается урвать "жирный кусок", но сомневается, хватит ли ему и его детям на всю оставшуюся, и как долго сможет ли он удержать награбленное.
Юг России пожалуй что объят этой междоусобной войной больше всего. Земля дорогая, климат теплый, а реформы как всегда равнодействующие, что на Чукотке, что в Москве, что на Ставрополье, без разницы. Вот и горит. Конечно, разберутся, почему целыми семьями вырезают и расстреливают, но остановят ли.
Вот как это можно было не предвидеть, не знать, во что превращается улица, по которой несутся кареты царей, разкидывающих налево и направо горы золотых монет, во что превращается страна, отданная на разграбление мародерам. И как легко все это где-то в кулуарах решалось, частная собственность, конкуренция, рынок, как будто люди и их история наподобие книжки, взял страницу и перевернул, был социализм, а станет, что захотим, и никто нам не указ. Барствовать хотим.
Один себе дворец белокаменный на берегу моря выстроил, другой наногород мирового масштаба, третий яхты-ковчеги заказывает, острова покупают, Арктику делят, а население виновато в том, что не подсуетилось и не хапнуло себе от общего пирога, приученное не брать чужого, так и пусть теперь сидит без света, и это только цветочки.
Населениию бы надо собраться своим жилищным кооперативом и рассудить, не кто будет "нами править", кому звезды да вымпелы, а что делать, чтобы и хлеб был и тепло в домах было. Тут уж как говорится, недо хорошего, недо прибыли, лишь бы концы с концами свести.

Всему свое время.

Когда не получается "вперед", с таким же успехом не получится и "назад", потому что есть хорошая поговорка, всему свое время. Но всегда в таких рывках и бросаниях в стороны, оттого что на месте не стоится, остается мягкая ностальгия по ушедшим возможностям, которую некоторые принимают за уже видимое будущее, чтобы оправдать свое бесперспективное настоящее.
Поиск национального российского лица затянулся, если не зашел в тупик противоположностей "русского - нерусского", никто о нем не может сказать ничего определенного, потому что в будущем оно никак не просматривается, зато хорошо сохраненное благодаря техническим возможностям прошлое пытается стилизоваться, что само по себе не запрещено.
Тут и застарелыми традициями машут, и религиозные обряды и празднования вспомнили, и всю царскую атрибутику восстанавливают спешно, будто европейская классика и барокко исконно русская архитектура, и с мифологией не стесняются заигрывать, объясняя это невинным проникновением культур.
Раздражает другое проникновение, азиатско-кавказское, не получается не замечать, и что понятно, считают его чуть ли не засильем и культурной оккупацией, угрозой для давно утерянной русской идентичности.
Искусственность такого внешнего очистительного национализма очевидна и приемлема до какой-то степени, но неустойчивость ощущается уже в определениях, когда понятие космополитизма и стирание национальных признаков неотвратимо встает за картинками европейских морских пейзажей и очертаний комфортных современных гостиниц-городов, и уравновешивается лишь одним, фактом языка.
Язык остается единственной преградой, разделяющей сегодня народы, и отличительным полем для каждой личности, с какими бы запросами на уважение и обожание она о себе не заявляла.
Определенность противоположностей "русского - нерусского" поиском лица, однако, не ограничивается, а упирается во вполне обоснованные территориальные претензии, выступая далеко за границы этнических разногласий, и выливается в противостояние и ненависть. Ни расизм, ни даже фашизм не сравнимы по силе эмоций неприятия друг друга, где возбуждает не приоритетность генетическая, а вынужденность делить с инородцами место проживания, отдавая идеологической затхлостью из забытых феодальных склепов.
Соответственно выбираются и методы борьбы, и методы сдерживания, где победителей не должно и не может быть, а пресловутая толерантность уже никого не устраивает.
Будущее в таком объективе не мыслимо без решения этих проблем, но уже более принципиальным способом, не исключая прямых столкновений, результатом которых может быть окончательная утрата не только собственной идентичности, но и геополитичности, если вовремя не вспомнить о языковых границах, разрушить которые еще никому не удавалось.


Сугубо научный термин.

Тут кому-то очень хочется сделать из блоггеров гражданское общество. Что-то типа партии или группы поддержки. Например, не нравится кому-то Лужков или Онищенко, убрать их можно в два счета, одним мановением волшебной палочки, с помощью ручной прокуратуры, ручной Единой России, или ручной Думы, так нет, надо опереться на народ, так вроде принято и понятно. А где его взять, в интернете, естественно, в ЖЖ.
Выскочить ни с того ни с сего со своим мнением для жежиста проблема, кроме "читаемой-не-читаемой" рейтинговой десятки в комментариях, больше негде, а из этой "читаемой-не-читаемой" десятки политикой текущей интересуется от силы один-два, и тут даже предполагать не надо, что поток эмоций может вдруг сконцентрироваться и схлестнуться на умело вставленном и всегда неожиданном открытии, что Онищенко врет, например, Онищенко - ворует, и понеслась.
Это же такое пространство для острословов, какой адреналин для прозябающих в неизвестности зачуханных бездельников, коим некуда приложить свои злопыхательские способности, это как надо взбаламутить тину, прессовавшуюся годами, чтобы почувствовала она свою нужность и применение себе нашла.
А если еще ошпарить эту публику нужными бумажками, добавить клонов и ботвы сколько надо, так из этих, называющих себя блоггерами, можно веревки вить. Чем собственно господин Навальный и занимается. Его вклад в отечественную борьбу с коррупцией тем и ограничивается, завести публику, огоньку подбросить, расшевелить спящих болтунов, и это уже не мало, только граждане из них все равно никакие.
Фанаты не граждане, и блоггеры не граждане в понимании общества, группки дезориентированные, а точнее, толпа с Козлом во главе, недаром эмблема ЖЖ - белый рогатый козлик.
Гражданское общество - это термин сугубо научный, и выдуман для сугубо научного выражения политических коммуникаций в отражении взаимодействия противоборствующих сил. Он не имеет к действительности никакого отношения, так как представляет собой сплошную абстракцию, и нигде, кроме научных теорий, не применим.


Клейменые.

Жил-был алкаш в Петербурге. Жил он с матерью на Таврической, недалеко от Смольного и очень этим гордился.
Потому что, кто не спросит его, где он живет, он всем говорил, что на Таврической. Таврическая, она раньше даже не улицей была, а конюшней, где лошадям тавро выжигали на задней ноге, чтобы все знали, кому эта лошадь принадлежит. Как он туда попал, никто не знает, но вид у алкаша был не занюханный, а вполне интеллигентный, только сам он этого не знал. Он даже не знал, что он алкаш, а считал себя старым, больным человеком.
Однажды зимой наступил праздник всем известный, 23 февраля, и никто этого алкаша не поздравлял, хотя он по званию был в приличном ранге, кроме его соседки забулдыжницы, которая от нечего делать позвонила по старой памяти его матери, потому что помнила, как ее мать ходила к ним в гости.
Вот, значит, она поздравляет, а мать ему передает, что его поздравляют, и тогда алкаш, как конь с обожженным клеймом на ноге взбесился, так ему это ощущение было необычно. Засело ему это поздравление в глубину души.
А когда наступил соответственно день 8 Марта, то, помня об этом, посылает алкаш мать свою отблагодарить забулдыжницу бутылкой красного вина, не больше, не меньше, потому как ценности у каждого населения свои исключительно.
Получает эта забулдыжница вино и плачет, жалко ей себя стало, не забулдыжница она была вовсе, а гражданка образованная, читать и писать умела, а соседа своего она поздравила без всякого намека, ради приличия. А значит, приглашения не приняла.
Загрустил наш алкаш, не встретив ответного реванша, и еще больше запил, теперь он не только свою военную пенсию пропивал, но матерную прихватывал. Вот так и умер вскоре от горя разочарованный, прямо в парке Таврического садика, и никто его в тот день не обнаружил.
А вы говорите, что любви нет. Просто каждый ее себе по своему представляет. Забулдыжница после этого случая вообще пить перестала, когда увидела любовь своими глазами, но поздно было. А мать в слезах проговорилась, что клейменые они все были еще при царе и хорошим манерам не обученные.


Секретное задание.

Бог слушал-слушал, как россияне вчера Христа славили, и решил сегодня восстановить историческую справедливость, чтобы не спорили, каждой нации своего бога сделать, тем более, что это ему ничего не стоило. Решил тряхнуть стариной, как это было 2000 лет назад в Израиле, превратился в голубя и полетел в Россию для непорочного зачатия.
Смотрит, девушка на балкон вышла голубей кормить. Он подлетает к ней и прямо так говорит:
- Хочу тебя оплодотворить, чтобы ты родила сына и назвала его Иваном.
А девушка смотрит на него как-то без особого любопытства и тоже говорит:
- Я жду тебя, меня уже подготовили, ДНК с тобой?
Бог показал, где ДНК у него, на лапке в пробирке привязано, девушка погладила голубя, отвязала пробирку и ушла, а голубь остался ждать завершения эксперимента. Девушка вскоре возвратилась и сказала, что его ДНК совпала только с ДНК Путина, и теперь в России будет не христианство, а путианство. Но богу это не понравилось, он считал свою ДНК единственной. А девушка ему терпеливо разъяснила, что они в России научились сами своих богов делать и в его услугах не нуждаются.
Бог еще больше обиделся и сказал запальчиво:
- Если бы вы вместо богов научились бы землю возделывать, ту, которую я вам дал, а вы без меня не можете, все помоги, отец, да помоги. Дело не в ДНК, а дело в том, чтобы люди вашим богам верили.
- Ну а теперь можно и расслабиться, раз уж пришел, то проходи в дом, - сказала Анна Чапман, взглянув на него теперь уже таинственно и обещающе. Разведчицей она была и выполняла особо секретные задания Путина.


Хорошо бы разобраться.

Это же надо было додуматься, чтобы города и области посчитать за субъекты, и назвать все это Федерацией. Субъекты они может быть и действительно субъекты, у нас что ни пень, то субъект, о который споткнуться можно, но так чтобы страной это образование считать, и тем более Родиной, как-то странно язык не поворачивается. Экономическое образование, еще куда ни шло, так ведь не додумались же.
Выходит, что возжелай сегодня Питер или Москва выйти из Федерации этой самой, так туда им и дорога, никто возражать не станет, потому как союз этот добровольный и предполагает независимость ее членов.
Республики, это понятно, округа, края, это тоже понятно, с национальностью что-то там связано, но вопрос стоит сегодня такой, что даже не с городами что делать, а по-другому поставлен, что с деревнями делать, которые ни в какие союзы не вступали и за свою независимость нигде не расписывались. А просто вымирают по-тихому, и придумать ничего нельзя для их спасения. Никому не нужны.
Сидят, например, эти самые деревни сегодня без света на Новый год и ждут, что кто-то придет и подключит их к общему благу, электричеству. А на это самое электричество у них никаких прав нет, не то что договоров, им даже в суд подать не на кого, никто не обязался перед ними, и бумаги они перед собой такой не имеют.
И опять какая-то неразбериха, почему губернаторы, к примеру, эти самые регионы возглавляют, а почему регионы не называются губерниями, как раньше было. Раньше эти губернии еще имениями назывались, потому как имели своего хозяина помещика, который со своими крестьянами жить не брезговал в одной хате и всякие сельскохозяйственные новшества ввести старался, чтобы прибыль получить и в Париж за шмотками смотаться. А губернатор наоборот, от деревень судя по всему только избавиться хочет.
А если субъект, то как минимум свою электростанцию иметь должен, и хорошо бы разобраться, на чем этот федеративный союз основан, какие он перед собой задачи поставил, и какие цели преследует.

Планета бедняков.

Самая главная новость последней недели, это год кончается, 2010 год, а все остальное бесконечно, но это не новость.
Жизнь у кого-то на исходе, а кто-то только что народился, тут как эстафету друг другу передаем, дистанцию времени, мол попробуй, может у тебя получится, у меня не получилось.
А все остальное бесконечно. Все остальное состоит из годов, как из позвонков, и прирастает этим. Спрашивается, чем питается, почему не умирает, не исчезает, не кончается, а повторяется, тысячу раз всеми проклятое, ненавидимое, остается жить вечно.
Бедность. Это не только страх потерь, но и стимул движения к смене цифр, когда каждая новая календарная цифра мистически затормаживает надеждой перемен в плане что-то обрести, а каждая клетка мозга совсем не мистически пульсирует в поиске выхода из черной полосы невезения, заставляя помнить все прошлые просчеты, чтобы не повторить их снова.
Сколько же у нас бедных людей на земле! Планета бедняков. Их как мусор бульдозером отодвигают на обочину, сваливают в неприспособленные для жилья аномальные зоны, в гулаги, и забывают о них. А они напоминают о себе, требуют справедливости и равноправия, объявляют забастовки, перекрывают улицы, поджигают машины, разбивают витрины, а мы думаем, что это рафинированные интеллигенты ищут моральное равновесие в сенсимоновских общинных утопиях, а мы думаем, что это футуристы-радикалы, одержимые манией революций, предлагают наперебой свои социальные конструкты, чтобы смягчить мрачные прогнозы.
Плохо всем, даже богатым, потому что над ними этот дамоклов меч бедности висит не просто угрозой, а судьбой памяти, параличом возвращения в нищету, в небытие и забвение.
Только время остается равнодушным к материальной суете людей, и с невозмутимым спокойствием наблюдает за результатами своего разрушительного шествияВы вообще в метро первый раз.


Так чего же вы хотите.

Свою жертву они начинают присматривать уже около касс. Их как обычно немного, человека два-три, больше не надо, ну где-то еще один может быть рядом, если что, но у него своя игра, и тоже с кем-нибудь.
Кто их учит, где они эту методику проходят по вытаскиванию кошельков у граждан в метро, но скорее всего никто, тут надо просто день два понаблюдать, и наука придет.
Им главное, увидеть этот кошелек, а где еще, как ни там, где его достают. Это вы его сами откроете специально для того, чтобы показать всем его содержимое, достанете солидную пачку денег, в валюте, потом будете искать рубли, чтобы отсчитать и взять билеты. Вы вообще в метро первый раз. А им главное, проследить, куда его потом эта гражданка положит, в сумочку свою или затолкает в хозяйственную сумку с покупками, в глубокий боковой карман.
Если случайно взять и оглянуться, то эти озабоченные обворовыванием лица можно сразу узнать. Во-первых, раз уж они глаз на вас положили, то идут следом, пройдите для наглядности немного вперед по платформе, и они пойдут за вами не отставая, вы остановитесь, и они остановятся. Одеты они неприглядно, потому как на внешность свою уже не обращают внимания.
Одинокая пожилая гражданка меньше пользуется таким вниманием, чем пара, и желательно молодая. Тут тоже наблюдательность, пары, они больше друг другом увлечены, чем собственной безопасностью, и торопятся, как всегда.
В вагон вы входите с ними вместе, один ведет, другой сзади подталкивает, или уступает дорогу, чтобы вас поставить поудобнее, момент выбирается, когда больше шума, когда двери открываются, толпа увлекает, у вас о другом мысли, да еще и поговорить надо с товарищем. Вы даже не почувствуете, как разрежут сумочку или просто залезут рукой, ведь вы же это продемонстрировали им еще в вестибюле.
В кошельке у вас все, и карточки, и мобильник, и деньги, и документы. Вам удобно, когда все находится в одном месте и под рукой. Так чего же вы хотите, не надо в метро ездить, стойте в пробках.


Москва нужна всем.

Никто ничего не разжигает, давайте посмотрим на все, как оно есть. Начну с фанатов. Фанаты это еще не Москва, и не Россия. Это просто фанаты. Футбольные. Футбол сплачивает и агрессирует одновременно. Футбол интернационален, кстати. Он формирует определенный тип поведения не только на стадионах, но в в обществе.
Когда лет 15 назад случайно нашла в троллейбусе шапочку с надписью "Зенит", примерила, понравилось, теплая, новая, а знакомый мне человек советует, не носи, мотивируя, тебя могут побить, ты же не болельщица.
Вот еще тогда это все начиналось, сам по себе спорт всегда был для избранных, для отобранных.
Но если у спортсменов тренер есть, который следит за настроениями, то болельщиков никто не пасет и не воспитывает. Такая группа взрывается по малейшему поводу, даже не связанному с футболом, правые, не правые, они спаяны, и в любом случае могут рассчитывать на поддержку, и смелые, потому что чувствуют силу коллектива.
А тут еще Москва, тут еще понятие москвичи, тут уже другой фанатизм и неприятие ко всем приезжим. Что из того, что эти приезжие, можно сказать, Москву-то и выстроили, эти все вначале провинциальные лимитчики, потом гастарбайтеры из Азии, это же их руками выложен каждый бордюрчик, а у нас в Питере поребрик. Они Москву своей считают на правах больше, нежели прописка или рождение. И они ее не развалят, и не взорвут, это их детище. А вот фанаты взорвут, загадят, хотя и москвичи.
Но есть среди этих приезжих и другие представители многонациональной России, те, которые сюда не строить, и не дворниками работать, а торговать приезжают. Ведь с чего все пошло. Ну живешь ты на юге, на море, есть у тебя в саду абрикос или вишня, и некуда тебе урожай девать. Как они раньше делали, в чемоданы и на вокзал, а там у них тут же с рук эти чемоданы и на рынок, и каждая ягодка на вес золота. Баснословные деньги привозили, особенно, если в Сибирь, на север подальше, где всего этого не видели никогда.
Сегодня эти господа в ширь пошли, у них в руках уже не только вокзалы, но и рынки, и базы, и причем, не только для своих товаров, они и бананами торгуют на правах своих. Бизнес, называется.
Москва и москвичи для них это не город и не люди, а покупатели и торговые точки. А если что не по нраву, так и теракт могут организовать, не защимит.
И вот теперь, для кого она Москва, тут подумать надо, причем не в толпу идти, где на три ступеньки ниже своей цивилизации оказываешься чисто спонтанно, а посидеть в интернете, к примеру, подумать на досуге, чем это все грозит и во что может вылиться, и выяснять ничего не надо будет. Законы должны быть для всех. И Москва для всех. Одна на всех, и все должны быть за нее.

Менту Москва тоже нужна. Если торгаш имеет с Москвы, то мент имеет с этого торгаша. "Мент" как понятие, более статично и объемно, чем будущее "полицейский". К "полицейскому" еще надо существительное искать, чьим бы оно определением было, человек, служащий в полиции, человек подневольный, подчиняющийся, выполняющий определенные функции государства. А мент, это уже законченный образ, это оформившаяся в негативе субстанция, абсолютно ни от кого и ни от чего не зависящая.
Психология мента ближе к торгашу, нежели к фанату, и друг друга они понимают с полуслова. Только мент торгует не ягодками, а законами, на правах первого и единственного свидетеля, что такой-то закон кем-то там нарушен. С одной стороны, чтобы не обременять себя поиском дополнительных улик и доказательств, а с другой, получить за это вознаграждение соответственное, хоть от пострадавшего, хоть от нарушителя, ничего даром не делается. Мент сам по себе не может быть ни свидетелем, ни обвинителем, и к законам он особого благоговения почему-то не испытывает.
Мент приспосабливается, потому что он по природе конформист, у него всегда фига в кармане, вот вам, и никакими окладами, званиями, и названиями из него патриота не сделать, потому что он думает прежде всего о себе.
Именно в силу этой своей самостоятельности в принятии решений мент больше опасен для власти, нежели народ, опереться без оглядки она на него не может, он опасен для нее в силу своей ментовской гордости не быть цепным псом, слепым орудием, где-то в глубине его закамуфляженной души еще осталось понимание слабого и сильного, и что именно он является этой силой сильного, чтобы продать ее кому-нибудь другому, и подороже. Время такое.
Есть еще одна категория москвичей, автомобилисты. Пока они только страдающая от пробок, от гололеда, от страховых компаний, произвола гаишников, и от наличия парковок сторона. Индивидуализм водителя понятен и оправдан, "Сам убираю, сам и паркуюсь". Где еще можно увидеть столько крови и хамства, как не на дорогах. Они знают в Москве каждую подворотню, весь этот бурлящий центр России ими досконально изучен, им и подвластен, но они еще не осознают этой власти. Если фанатов можно "зажечь", как сухие дрова, как бенгальскую свечку, и направить в нужном кому-то направлении, то автомобилистам нужны современные организационные формы. Союз автомобилистов, например. И только одно то, что эта сила может выстроиться колонной на важнейших трассах и остановить движение и парализовать город в подвозе продовольствия, оказания медицинской помощи и пожаротушения, только одно это может заставить власть снизить тарифы, не повышать налоги и цены. А парализованная таким образом столица, это парализованная страна. И тут ни ОМОН, ни МЧС, не помогут.
Особое влияние на московский климат, конечно, оказывает близкое присутствие правительства и президента. Близок локоть, да не укусишь. Москвичам они доставляют одни неудобства. В сельской местности хоть в магазинах продукты появляются к их приезду, хоть заборы красят, улицы метут, а москвичи даже не помнят, когда они вживую видели Путина, ни один деятель ни разу не вышел на митинг, кроме как к мавзолею похлопать самим себе по великим праздникам. Телевизор и интернет, как футбол в одни ворота. И в то же время, это очень сильное эмоциональное напряжение, саммиты, форумы, заседания. Это напряжение перерастает в социальное, оно усиливается от многочисленной охраны, проверок, таможней. Оно озлобляет людей, об их комфорте и спокойствии никто не думает. Им не доверяют, их подозревают, их отодвигают на обочину, как бесполезный, мешающий хлам.
Фанаты вспыхнули и погасли, как самые чувствительные, а основная масса горожан перерождается в инфантильных, депрессивных извращенцев, добровольно лишивших себя всех тех нормальных естественных благ, которые может дать земля для людей, не скученных в огромном мегаполисе.


Время и власть.

Фактически банкротом в СССР исторически и в очередной раз оказалась власть, государство, а не народ. Я стараюсь не смешивать эти две категории, управителей и подчиненных, командиров и личный состав, тех, кто решает, что делать, и тех, кто эти решения реализует. И думаю, что эта традиция государственного банкротства должна продолжиться.
Еще не истлели учебники о триумфальном шествии и о таком же фейерическом падении советской власти, как народ снова предъявляет очередной власти все те же требования, которые она опять не выполняет. Порядок и благосостояние.
Вместо этого попавшие во власть люди вначале занимаются своим собственным становлением и обогащением, после чего следует этап самовозвеличивания до обожествления, когда народу внушается их незыблемость и неприкосновенность, и все заканчивается иконолюбованием и неистощимым на выдумки самопиаром, будь то любовь к животным или военные действия на Кавказе.
Естественно, власть занимается строительством. Если она не будет строить, никто не увидит, что она есть, и тем более, что она была. След в истории возможен только архитектурный, а всякое балабольство в виде демократии остается пылью под обломками воздвигнутых ею когда-то сооружений.
Народ - исполнитель ее грандиозных планов, это он по кирпичику собирает пирамиды и по секции нефтепроводы, как свидетельства ее существования. Единственное, что требуется от народа, молчаливость и мастеровитость, идеи - это компетенция власти. А в награду за труд народ получает благоволение к ней приблизиться.
Откуда же в этой хорошо расчерченной общественной планировке может оказаться подвох и червоточина, ржавчина, которая, разрастаясь, должна разрушить построенное. А это время. Даже преступность и народные возмущения, которых государство панически боится, не сделают в конечном счете того, что должно сделать время, потому что только на время, к счастью, власть государства не распространяется.


Открылась дверь, и снова не ко мне.

Пришли мастера из TOREX, начали ломать старую входную дверь, чтобы поставить новую. А я что-то заволновалась. Дверь же. Нет, не умру я своей смертью, сгорю на эмоциях.
Так совпало, что служила она мне верой и правдой все эти двадцать последних сумасшедших лет, и была бы дверь, а то собранное из брусков на какой-то вонючей синтетической картонке навесное сооружение с допотопными ригельными накладными замками. Но может быть именно это и отталкивало взломщиков, за такой дверью золота не сохранишь.
Можно, конечно, сейчас уйти в тему о золоте и грабителях, связать все это с экономической в таком же смысле грабительской перестройкой, когда голодные люди, я не называю их мошенниками, буквально лезли даже в такие бедняцкие квартиры в надежде унести что-то из холодильника, прихватив по ходу пакет гречи, но я все-таки о двери, уподобившись Гаеву из чеховского "Вишневого сада", воспевшего свой глубокоуважаемый шкаф.
Образ шкафа все-таки больше о богатстве символизирует, нежели дверь, которую я бы сравнила с песьей преданностью и безотказностью в смысле запоров, с тем, что давало хоть какое-то чувство защиты, то, которое можно было нарушить одним рывком без всяких усилий.
С ней, с этой дверью идет рядом первое знакомство с таинственным внешним миром, сам факт ее открывания в детстве приносил массу восторгов и ожиданий, одним только выходом из замкнутого огороженного пространства в мир свободы и познания.
Любое жилище всегда ассоциируется с дверью. И всегда характеризует психологию времени и места. Это покосившаяся и почерневшая от дождей деревенская дверь с накинутым в шутку ржавым замком, как правило, без ключа, только показать, что хозяина нет дома. Это и разбитая дверь питерских коммуналок, облепленная кнопками звонков и массивностью задвижек, с которой меня связало первое чувство одиночества, выраженное в довольно складных стихах:

Открылась дверь, и снова не ко мне,
Напрасно жду твоих шагов несмелых,
Слепому в горсти не несут камней,
А милостыню брать твою не смею.

И дверь, которая впервые охраняла только меня и только она, мою индивидуальность и мою принципиальность.
Теперь ее уносят, распилив пополам, чтобы втиснуть в крошечный лифт, а я осталась стоять в этом зияющем проеме в последней попытке удержать прошлое, с которым сроднилась и смирилась, чтобы пережить вновь сумбур воспоминаний, связанных с этой дверью.


Не потому, что поверили, а потому что промолчали.

Нас все равно бы раздавили со своим коммунизмом, как светлым будущим всего человечества. Прежде, чем такое заявлять, спросили бы у этого человечества об этом самом светлом будущем, и не морочили бы людям головы 70 лет.
Облаполошились в который раз, и не потому что поверили, а потому что промолчали, потому что некому было собрать нас под свои знамена, такой партии уже не было, а та, которая была, рвала на Красной площади свои партбилеты и кричала у Белого дома с бронетранспортера о какой-то демократии. Такой спектакль устроили, будто не они все 70 лет об этой демократии говорили, но почему-то не строили.
Вот с этого дня и покатилось все под откос. Плюрализм, конкуренция, рынок, приватизация, собственность. А на деле безработица, пустые полки, талоны, компенсации, секондхенд. А теперь говорят, Путин, мафия, коррупция, преступность, терроризм, кризис. Про демократию уже никто не вспоминает. Теперь у них там дворцовые перевороты разве что начнутся, один другого выталкивать будут с помощью все той же демократии, только мы тут не причем.
Нам должно быть все равно, кто будет и что будет, у нас, так это точно, уже ничего не будет. Кстати, и не было ничего никогда. Мы все 70 лет сторожами числились, охраняли и защищали то, что в одно мгновение и без всякой войны оказалось там, где оно применимо и доходно, а у нас лежало мертвым грузом все эти годы.
Но интересный факт заметила, что вот это обманутое в который раз, нищее население страны до сих пор не перестает употреблять местоимение "мы", что это, или все-таки не утраченная окончательно классовая солидарность, которая может в один прекрасный день ринутся на дворцы, или это вековой защитный психологический рефлекс отчаяния, безверия и покорности, бессмысленное, тупое немигающее лицо грязных, инфекционных лачуг, тюрем, приютов, тех, кто еще находит в себе силы ждать этого светлого будущего, которое ему все обещают, а оно никак не приходит, и кто тот Робин Гуд, который отважится обратиться к ним и поведет их в последний уже наверное, не бой, а путь, где они обретут успокоение.


Это что-то новое, смена власти демократическим путем.

Все это мне пришло в голову после рыжковских коалиционных выступлений на Эхе в День борьбы с коррупцией, то есть сегодня, 9-го декабря. http://blaginin.livejournal.com/864052.html
Вот если бы не было этих вперед смотрящих. Этих смотрящих в прищуре на человеческую картину жизни, делающих вид, что им доступно понимание игры красок, теней, воздуха, лишенного выхода, чтобы убрать стену, открыть окно и дать глазам сбежать с сыпучей горы незатейливых ландшафтов в спокойное перспективное созерцание своего времени.
Если бы они были только пророчества ради, как стерегущие и предупреждающие об опасности, чтобы дать обществу знак и направление, куда не идти, или не идти вовсе. Так ведь им кажется, что они это самое общество ведут  в страну обетованную, а общество, как та зашоренная кобыла, подчинившись плетке, потащится не видя, что подходит  к пропасти. Пропасть, она у той самой горы внезапно начинается, если заранее не знать  отворота, потому что глазу привычно скользить не с камня на камень, а упереться в обзорную линию горизонта, называемую целью.
Кто-то там хорошо сказал, что прошло то время, когда за политиками идут.  Ни за кем больше не идут. А сидят в интернетах и слушают.  Рыжков обязуется вернуть выборы и победить коррупцию, но для этого ему, Немцову, Касьянову и Милову надо прийти к власти. Вот вам и цель.  
Понятно, что никаким другим путем им  к власти не прийти,  кроме как возбудить сидящих в интернете игрой выбора.  А Рыжков уверен, что выборы он выиграет. Что ж, это что-то новое, смена власти демократическим путем, добровольно, значит.
Слушаем дальше. Рыжков зовет к себе Навального, как когда-то Плющенко  зазвали  в Едро, после Олимпиады. И они с ним вместе пойдут обнажать коррупцию Транснефти и бороться  с  политическим монополизмом Путина. А Навальному и одному не плохо, я так понимаю.  
А сказать,  что настало время, когда и за партиями не идут,  потому что уже, как говорится, пришли.   Чем же еще помахать напоследок, ага,  народовластием. "Восстановить народовластие", разочаровавшееся в политике, потерявшее доверие к существующей власти. А что, оно было уже когда-то, это народовластие, эти выборы, и почему их надо восстанавливать. И что тогда случилось, вспоминаем, как она, это власть народная поменялась, а народ как бы даже и не заметил.
Получается, что дать народу кроме власти так особо уже и нечего, все разворовано, разве что только покритиковать, повозмущаться, со знаменами по улицам походить. Денег нет, приватизировать нечего. Пропасть, и экономическая, и политическая, только Рыжкову ее не видно, потому что он уже там.